Песня смолкла, но Раладан уже знал все, что нужно, и даже больше. Команда (хотя в западной башне охранники явно не любили моряцких песен) подтверждала его собственные наблюдения. Они сидели в обычной тюрьме, предназначенной скорее для мелких воришек, чем настоящих преступников. В том не было ничего странного, если учесть, что суровый имперский закон всяческих убийц и насильников без церемоний карал через повешение, не особо вдаваясь в смягчающие обстоятельства, разбойников же и грабителей посылали на рудники или каменоломни, а в Дартане — на галеры. Здесь, в городской тюрьме, действительно держали только мелких карманников, может, еще каких-нибудь мошенников, подделывавших бухгалтерские книги, привыкших владеть пером, а не мечом. Надежная камера, если такая здесь вообще имелась, была в лучшем случае одна. Может быть, две — наверняка иногда требовалось где-то держать настоящего головореза, по крайней мере до приговора, после которого он отправлялся в петлю. Матросы знали тюремную крепость в родной Ахелии, и эта, похоже, показалась им несерьезной. «Их сторожили трупы, в каждой башне четыре». Да, Раладан тоже так полагал, видя не обитую железом дверь, скверные засовы, тонкие прутья решетки и достойную восхищения бдительность расторопных тюремщиков. Для двадцати старых пиратов с «Сейлы» крепость охраняли полтора десятка почти готовых трупов, сидящих в трех башнях. Агарский князь принялся складывать песенку, начинавшуюся со слов: «У-ху-ху! Сегодня вечером, у-ху-ху! Жрать дадут, и тогда, у-ху-ху! Захватим всю эту нору, у-ху-ху! Когда вечером жрать дадут, у-ху-ху!» Но вместо этого он заревел другую песню, а именно: «Было мокро между ног девять дней! Хей, придется ждать девять дней! Если что — тогда скажу! Если раньше — отзовусь!»
Он внезапно узнал, что ровно через девять дней выходит из тюрьмы один из его сокамерников.
Раладан считал, что захватить крепость будет нетрудно. Но потом? Двадцать человек, плохо вооруженных (ибо что можно добыть у стражников?) — слишком мало, когда речь шла об освобождении томящихся неизвестно где заложников, хотя бы даже о бегстве из набитого войском города. Да и бегства — куда? В горы? А как там ставить паруса? Раладан пришел к выводу, что если только будет возможно, он переждет девять дней и обеспечит себе необходимую поддержку. Он считал, что время у него есть. Не слишком боясь наместницу Арму, он не верил, будто она действительно хочет причинить какой-то вред ему, Ридарете и Таменату. По крайней мере, не сразу. Он знал, кто эта золотоволосая женщина, и она, как оказалось, тоже знала, кто он. Раладан полагал, что его вместе с друзьями держат под замком лишь как аргумент в разговорах бывшей разбойницы с Басергором-Крагдобом.
Почему, в таком случае, он вообще планировал побег? Потому что не был уверен в результате этих разговоров, а кроме того, привык полагаться только на себя. Он сидел, считал дни и все время пел моряцкие песни, по-гаррийски и по-армектански. Но это были уже обычные песенки, какие можно услышать в любой портовой таверне, и он стремился приучить тюремную охрану к его любви к музыке; никто не должен был удивляться, что когда-то он поет, а когда-то нет. Однако ему пришлось расправиться с сокамерником. Того, который собирался выходить, ничто не волновало, он лишь мысленно планировал, на что потратит деньги, которые получит за вынесенные из тюрьмы известия. Но второй брыкался, так что князь Раладан разбил ему башку о стену, поскольку очень хотел продолжать петь дальше.
Таким вот образом из троих пленников двое намеревались еще порезвиться, но обоим требовалось время. И они его получили, даже более того — они получили в подарок безразличие и рассеянность наместницы судьи трибунала, голова у которой была сперва занята тайными свиданиями, потом она непрестанно возвращалась мыслями к винтовой лестнице, на которой ее унизили как никогда прежде, вырвали из груди сердце и растоптали чувства (неизвестно, помнила ли она, на какой именно ступеньке). А вскоре выяснилось кое-что еще, а именно то, что не стоит чересчур доверять замкам в чьих-то головах, поскольку порой куда действеннее обычные железные засовы и солидные двери, не говоря уже о суровых охранниках. Арма настолько же переоценивала свое влияние на людей, насколько недооценила пленников, двоих из которых считала полудикими пиратами, умевшими в лучшем случае орудовать ножами. По крайней мере так, будто сама она родилась во дворце, а пост свой заняла благодаря чистой крови в жилах… Но именно потому, что она считала себя исключительной личностью, она не допускала мысли о том, что в Шерере может быть полно таких «исключительных» существ, которые оказываются в нужном месте в нужное время, кого-то там встречают — и ничего больше не требуется, чтобы всплыла та самая их «исключительность».