Прошло много лет. Прошло много встреч. И вот однажды я встретил девушку, которая не играла на фортепиано и не любила классическую музыку. Ее родители жили далеко за пределами Москвы, а я был уже возраста родителей той моей пианистки, из юности. У нас начался роман. Два года она терзала меня любовью, ревностью, обидами, а я слушал ее и слышал Бетховена. Смотрел на нее влюбленными глазами и видел нотную тетрадь, в которой возвышались и множились нотные знаки, слагая мелодию нашей любви. За два дня до свадьбы она устроила очередной скандал-симфонию в сопровождении битья посуды и некоторых предметов мебели, и я вдруг отчетливо понял, что это не моя музыка, не та, с которой хочу засыпать и просыпаться…
Впрочем, это другая история и другое стихотворение.
У меня раздражение в голосе.
У тебя роковые сны.
За пределы сердечной области
на предельно возможной скорости
мчимся мы.
Наши шансы равны в количестве
один к десяти.
У меня раздвоение личности,
все, что было, хочу я вычесть и
прибавить нули.
Были с Вадиком сегодня в гостях у Басинии в квартире на 15-м этаже с видом на пол-Москвы и с роялем в центре гостиной. Она замужем, счастлива. Мы дружим много лет. Поужинали. Кто-то что-то сыграл. Кто-то спел. Я прочитал стихотворение, которое случилось у меня по случаю неслучившегося романа.
Один друг Баси, не знаю его имени, говорит мне: «Да нет, это все херня какая-то». Я удивился, так откровенно в лицо меня еще не критиковали. Я: «Не понял». Он: «Вот ты заказываешь там салат в ресторане…» Я: «Да. И что?» Он: «Где ты видел, чтобы салат из крабов стоил 800 рублей?»
Признаюсь вам, я не гурман
в оценке, скажем, винных бочек,
но в части завести роман
я преуспел, пожалуй, очень.
Не точен перечень утех,
и тех, кто мною был всклокочен.
А кто остался у обочин?
Не точен перечень и тех.
Итак, в плену былых утех,
когда все было безразлично,
на Патрики вновь по привычке
я от Садового шел вверх.
Был вечер, в общем-то, не поздний,
и все еще сидели порознь:
столы мужчин, диваны дам.
Еще лишь замышлялись козни,
в глазах сверкая тут и там.
Не исключеньем был и «Брон»,
гостеприимный с двух сторон,
поскольку Новиков Аркадий
его открыл гурманов ради.
И вот мы здесь, забыв приличье
следить за весом своих тел,
его мгновенно увеличим
посредством пицц и страчателл.
Аркадий, ты увековечен!
А мы, прости, восторг не для,
вернемся в тихий летний вечер,
когда по Патрикам шел я.
Везде царили разговоры:
— Пойми, они все крохоборы,
да, мужики перевелись,
вокруг лишь геи и старперы,
и что ты хочешь, чтоб я, «Мисс
Новосибирск два ноль ноль восемь»,
сюда в Москву перебралась,
чтобы с ногами «в гости просим»
вопросы слышать каждый раз:
«А не хочу ль поехать в гости?»
Да я с рожденья на морозе,
поскольку отморозком был
мой первый парень Автандил.
Меня два года добивался,
потом избил и надругался,
и в ночь покинул пьяный вдрызг
меня и г. Новосибирск.
С тех пор прошло сто лет. Ну, годы.
Они все для меня уроды.
Еще подваливают: «Дама,
вам, может, заказать 100 грамм?»
«Да лучше год еще не дам я
кому-то, чем кому-то дам
вот так вот, просто в радость. Накось.
Сначала загс, потом секс-радость».
Напротив за другим столом
болтают парни о другом.
— Так вот вчера, часа в три ночи
я позвонил ей: «Ну, ты где?»
Она: «Лежу одна в воде».
Я: «Где?» Она: «В воде, короче,
я в ванной, приезжай, разде,
разделишь мой приют унылый,
разденешься и будешь в мыле».
Хохочут парни за столом.
Девчонки за другим над ними.
За третьим говорят о Риме,
в контексте «с шопингом облом».
Четвертый стол следит за пятым,
шестой знакомится с седьмым.
Тут я вошел. Невероятно,
восьмой был стол пустым. Моим.
Я сел, лениво оглянулся
и вдруг как будто бы проснулся.