Выбрать главу
Ее увидел я! Врачей потом я спрашивал: зачем в секунду ту я вон не вышел? Зачем не бросился бежать, куда глаза глядят, по крышам, по проводам, по трубам, рвать,
по переулкам — вон, дворами, прудами, улицами, вниз по головам, по нервной даме, поднявшей визг и пьяной вдрызг,
по всем вокруг, по тем, по этим, бежать, пугая воробьё, чтоб с вылетающим вон сердцем, забыть, забыть, забыть ее!
Но я не сделал даже шагу (так зверь находит западню) и глядя долго на бумагу, понять пытался суть меню.
Сложились пятна в буквы, в цифры: салат из крабов — 800, в него ткнул пальцем я, и вот, карандаша стирая грифель, официант заказ берет.
Сижу-дышу. Она внезапно встает, идет из-за стола. О, как она невероятна: ресницы, губы, ла-ла-ла
ре-фа-диез-ми-соль, всем звукам не воссоздать красы ее, лишь «ре», пожалуй, — это руки, а «фа-диез» — глаза ее.
На мне лица нет. Нет, меня нет. Вдохнул, поняв, что не дышу, когда увидел я, как ставит официант салат: «Прошу».
«Спасибо». — Ем. И ем глазами ее, сидящую поодаль. Я ждал ее, мечтал годами, и день настал, сложился модуль.
Осталась ерунда. Всего-то, преодолев так метров пять, к ней подойти и, как по нотам, беспечно что-нибудь сказать. К примеру: «Здравствуйте, вам вкусно?» Бред. Или: «Кстати, вы сидите прямо ведь под люстрой, боюсь я, как бы эта люстра не прилетела с высоты на ваши дивные черты и на салат с „морской капустой“».
Какая глупость, я кретин, мне явно нужен карантин. А может, так: «Здесь, в ресторане, стараются, чтоб каждый гость съел ногу на кости баранью, вы любите баранью кость?»
Что? Что со мной? Что с моим мозгом? Что я несу, зачем сижу? При этом я в нелепой позе уже стою, нет, подхожу
к столу по центру, за которым сидят беспечно пять подруг и что-то обсуждают хором. Подумал я: «Еще пять сук».
При этом вслух сказал: «Простите, вы за столом одна сидите?»
У всех подруг (представь яйцо) так вытянулось в миг лицо, что вопреки с Луною сходству в них вдруг открылось благородство брюлловских, репинских картин. Но длилось это миг один, затем все пять забились в крике и снова стали лунолики.
Я разложу на фразы крик: «Ты его знаешь? — Нет, не знаю. — Что за урод? — Поганый фрик, пошел отсюда, что ты замер?
— Чего стоишь? Давно, похоже, бутылкою не получал в оскал? — Знакомая чего-то рожа у этого говна куска…»
Подруги, посылая к черту меня (как жаль, что не в постель), схватив своих пять сумок черных со знаком золотым Chanel,
отбросив стыд, отбросив стулья, рванули к выходу. И вот, стою один. Стою, молчу я, и думаю насчет… «На, счет», —
официант мне в руку жестко кладет мой счет, их счет и лист. Там телефон и два вопроса (Упс!) от Новосибирска Мисс: Хочу ль я с ней соединиться? И не пора ли мне жениться?
* * *

На «Кинотавре» за день до отъезда познакомился с девушкой. «Катя». — «Игорь». — «Очень приятно». — «Очень». Учится в университете, мечтает стать то ли актрисой, то ли продюсером, то ли еще кем-то. На следующий день церемония закрытия фестиваля. Потом вечеринка, радость, разочарование, все, как всегда. Мне надо ехать в аэропорт, вылет в два часа ночи. Прощаемся, я говорю: «Всем пока. Ну, до свидания, Катя». И она мне по-доброму так, восхитительно-нежно говорит: «Ну, все уже, Игорь, звездуйте в Москву!» В самолете весь полет с удовольствием исследую форму ее элегантного предложения.

Примите (ох), примите (ах), мою элегию в стихах. И, вас призвав к сердечной трате, прошу слегка напрячься, Катя.
Вы скажете, что это низко. Конечно же, есть доля риска такой вверять бумаге слог, но, уж простите, я не смог