Но, увы, все было тщетно.
Ночь уснула незаметно.
Встало утро в полный рост,
но ответа на вопрос
свой я так и не услышал.
Я прилег, из тела вышел
и упал в глубокий сон.
В этом сне со всех сторон,
из ООН и из Европы,
из еще какой-то жопы,
кто мне только не звонил:
черный, белый, крокодил,
карлики, мутанты, нимфы
яростно орали цифры
с белой пеной на устах
на всех мира языках.
Наконец, раз — сбитый с толку,
два — с разбитой головой,
я проснулся сам не свой.
Телефон лежал на полке.
* * *
Сочи. Первая неделя. Всю ночь у моря выпивали, пели песни, читали стихи. С моря дул холодный ветер. Я чувствовал, что заболеваю. Так и случилось. Утром улетел в Москву с температурой 38,5.
Ну здравствуй, Катя! Вот пишу
тебе из павловского дома.
Я как приехал, так лежу
здесь, словно пес у водоема.
Покашляю, посплю, поем,
померяю температуру.
Занятий масса, между тем
вперед не двигают культуру
они. Увы, я сознаю,
что проживаю день бездарно
и что, пока я ем и сплю,
другие трудятся ударно.
Что не за тридевять земель,
а в двух шагах по Новорижке,
к примеру, Катя, ты в постель
с увесистой ложишься книжкой.
Ее листаешь вновь и вновь,
сюжет тебя зовет куда-то.
(Тут рифма просится «любовь»,
но рифма эта рановата.)
Писала ты не так давно,
что хочешь грудь в точь, как у Мэрлин.
Пусть да простит меня Монро,
я в этом искренне уверен,
что если б можно было вспять
идти заставить, скажем, тайминг,
тебя б увидев, верь мне, Кать,
она бы делала рестайлинг
себе. Да-да, себе, себе.
Кричала б другу драматургу:
«Вези меня, мой друг, скорей
к любому пластико-хирургу!»
А он сидел, стоял, идти
пытался б даже — ни в какую.
Он думал: где еще найти
вторую женщину такую?
Как Катя та, что, как ядро,
с плеч голову снесла Монро.
Так вот, о чем бишь я? Ах, да,
благодаря излишней влаге,
возможно, я сейчас слегка
доверил лишнего бумаге.
Но я нисколько не стыжусь
того, что столь обезоружен.
Я сплю, я ем и я лечусь,
ведь я больной тебе не нужен.
* * *
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Чем занимаетесь?
— Работаю в инвестиционном банке.
— Да что вы? Какая удача! А я как раз озабочен тем, куда инвестировать все, что у меня имеется.
— А что имеется?
— Все сейчас перед вами.
Слово за слово. Пара встреч. Еду с МХАТом на гастроли в Питер. Вдруг звонок: «Представляешь, я тоже в Питере».
Садитесь поудобней в кресла,
возьмите крепкий чай и булку.
Жила-была одна принцесса
Гагаринского переулка.
Она читать любила прессу,
была поклонницей искусства,
и все шептали повсеместно
ее о безупречном вкусе.
Так вот, однажды (погодите,
числа какого? Да, седьмого)
принцесса укатила в Питер
свидания для делового.
В ту пору, то есть в том апреле,
от Невского довольно близко,
МХАТ гастролировал неделю
в театре аж Александрийском.
Весь Питер на спектакль рвется,
как будто в страсти рвется платье.
Как вдруг нежданно раздается
звонок, и от кого — от Кати.
Привет-привет. — Послушай, Игорь,
хочу сегодня на спектакль.
Я ей в ответ без всяких игр:
«Все сделаю». Она обмякла,
потом себя, конечно, в руки
взяла, так, как берут перчатки,
и каблуков стук в сердца стуке
звучал по питерской брусчатке.
Она спешила, на морозе,
и не могла не волноваться.
Куда? На улицу, на Росси.
На что? На «Номер Д 13».
И тут принцессу мы оставим,
не вправе следовать за нею
по мрачным питерским каналам,
по солнечным Москвы аллеям,