— Чертовы профессионалы теперь повсюду, — проворчал Даль и спросил: — Как дела у той малышки, что была с вами?
— У Эми? К сожалению, служба материнства не нашла других ее родственников.
— Печально.
— Не скажи, Том. По крайней мере, теперь у нее появится шанс достойно прожить свою жизнь. С Гэнди и его женой она была обречена… И должна тебе сказать, выглядит девочка вполне нормальным, даже счастливым ребенком.
— Ты с ней виделась?
— Нынче утром. Купила ей нового Честера и завезла.
— Нового кого?
— Это такая игрушка. Даже не знаю, что за зверь. То ли заяц, то ли ослик. Вообще-то я хотела вернуться в заповедник и найти оригинал, но не хватило духу.
— А вот это было бы действительно неразумно, Бринн. Физически она в порядке?
— Не лучше и не хуже остальных.
— Что ж, и на том спасибо.
— Но вот отметины у нее на шее, помнишь? — Лицо Бринн помрачнело. — Врач, осматривавший ее утром, сказал, что их нанесли всего несколько часов назад.
— Несколько часов. Думаешь, это работа Мишель?
— Именно так, — вздохнула Бринн. — Эми начала шуметь, а Харт и Льюис были поблизости. Мишель отвела ее в сторону, якобы поговорить. И девочка вдруг замолкла. Еще бы — ее, бедняжку, почти задушили.
— Боже мой, ну и гадина!
— И Эми казалась перепуганной весь остаток ночи. А я и представить не могла, с чего бы это.
Потом Бринн спросила:
— Сотрудник ФБР, который занимается проверкой Манкевица, хотя бы свяжется с нами? Или они там считают нас никчемной деревенщиной?
— Кто это так нас называет?
Бринн удивленно вскинула брови.
— Ладно, ты права. Они действительно считают нас деревенщиной, но обещали держать в курсе, — сказал Даль.
— Все равно дай-ка мне его номер. Позвоню сама.
Усмехнувшись, Даль порылся в бумажнике и, достав визитку, показал ее Бринн, переписавшую себе в блокнот всю необходимую информацию.
— У тебя утомленный вид. Я задолжал тебе хороший отдых и прослежу, чтобы ты этой возможностью воспользовалась. Это приказ начальника. Отвлекись. Пусть Грэм возьмет хозяйство на себя. Мужчина должен управляться на кухне, бегать по магазинам и сдавать белье в прачечную. Видит бог, я все это умею. Моя Кэрол — отличный дрессировщик.
Бринн рассмеялась, и Даль не уловил в ее смехе иронии.
— Я отдохну. Обещаю. Но только чуть позже. Мы расследуем убийство. И пусть здесь замешан Манкевиц, пусть хоть генеральный прокурор США возьмет под свой контроль дело об организованной преступности и заговоре против общества, преступления-то все равно были совершены в пределах юрисдикции нашего штата и округа.
— Что ты намерена предпринять? — спросил Даль.
— Проследить, куда ведут все имеющиеся у нас ниточки. Здесь, в Милуоки, где угодно.
И прежде всего проверить возможные связи с театральными курсами и фитнес-центрами, и вообще все, что придет в голову. Вероятно, даже стрелковые кружки. Девушка явно была на ты с пистолетом.
— Я так понимаю, что запрещать тебе это бесполезно?
— Можешь меня уволить.
Он лишь усмехнулся.
— И все это свалилось на нас совершенно внезапно, — вздохнула Бринн.
— Знаешь, пулю, предназначенную тебе, обычно выбирать не приходится. В большинстве случаев ты и не слышишь, как она уже летит.
— Чем вы с Кэрол занимаетесь в эти выходные?
— Наверное, пойдем в кино. Но только если ее мамаша согласится посидеть с детьми. Ох уж эти старшеклассницы! Требуют по десять долларов за вечер плюс ее еще и покормить надо. А вы сколько платите?
— Мы с Грэмом редко куда выбираемся.
— Оно и к лучшему. Остаться дома, вкусно поужинать. И никуда не надо тащиться. Особенно теперь, когда есть кабельное телевидение… Ну, ладно, мне пора.
— Передай от меня привет Кэрол.
— Передам. А ты — своей матушке. Пусть скорее выздоравливает.
Она закрыла за ним дверь, потом взяла список и прочитала первый пункт плана.
II
МАЙ
Сидя за ужином в ресторане Милуоки, крупный и широкоплечий Стэнли Манкевиц разглядывал в стекле свое отражение, подчеркнутое темно-серым послеполуденным светом. Первое мая, но погода стояла мартовская.
Эта дата для Манкевица была важна. День международной солидарности трудящихся, в конце восьмидесятых годов позапрошлого века выбранный рабочими организациями по всему миру, чтобы чествовать своих членов. Именно эта дата увековечивала память о «Хеймаркетской бойне» в Чикаго в мае 1886 года, когда при разгоне организованной «Международным товариществом трудящихся» демонстрации за введение восьмичасового рабочего дня погибли несколько ее участников и полицейских.
Майский праздник имел для Манкевица двойное значение. Во-первых, это было торжество в честь трудящегося люда, к которому он когда-то принадлежал и интересы которого всем сердцем рвался отстаивать и сейчас, как миллионы его «братьев и сестер» во всем мире.
А во-вторых, он служил лишним доказательством того факта, что жертвы бывают порой необходимы для пользы общего дела.
Над своим рабочим столом в кабинете он вывесил цитату — фразу из последнего слова на суде одного из повешенных затем организаторов событий в Хеймаркете Августа Шписа (историки позднее доказали, что он, как и остальные его казненные товарищи, был невиновен). Шпис тогда сказал: «Наступит время, и наше молчание зазвучит более мощно, чем те голоса, которые вы хотите удавить сегодня».
Жертвы…
Размышляя о достопримечательном дне, Манкевиц не сводил глаз со своего отражения, отмечая не столько лишний вес, который по временам его все-таки расстраивал, сколько общую усталость во всем облике. Она читалась прежде всего в позе, хотя, различи он яснее черты лица, это впечатление наверняка только усилилось бы.
Он вгрызся в клубный сандвич, безошибочно отметив, что ему положили американский сыр вместо швейцарского, который он заказывал. И слишком много майонеза на салатные листья. «Они делают это постоянно», — раздраженно подумал Манкевиц. И зачем он только ходит в это заведение?
Детектив-«Хоббит» почти исчез в последнее время с горизонта, а это, как остроумно заметил Манкевиц в разговоре с Джеймсом Джейсонсом, означало, что он «перебздел».
После гибели Эммы Фельдман жизнь превратилась в сплошной кошмар. Его «пригласили» в офис ФБР, а потом и прокурора штата. Он пришел со своим адвокатом, ответил на некоторые вопросы, воздержался от ответов на другие и удалился, услышав вслед лишь холодное «до скорой встречи». Адвокат терялся в догадках, что все это предвещает.
Потом до него дошли слухи, что юридическая фирма, на которую работала Фельдман, готовит иск против него с обвинением в причинении смерти и требованием возместить их материальные потери. По мнению адвоката, все это была чушь собачья, поскольку не существовало законного прецедента для возбуждения уголовного дела на подобных основаниях.
Но все равно чертовски неприятно.
— А не потому ли все это чушь собачья, — злобно заметил Манкевиц, — что просто нет никаких доказательств моей причастности к ее убийству?
— Конечно, Стэн. Это подразумевается как бы само собой.
«Как бы само собой».
Он поднял глаза от своего перекосившегося на бок сандвича и увидел, что к нему направляется Джеймс Джейсонс. Присев за тот же столик, он заказал официантке диетическую колу.
— Ты не ешь?
— Зависит от обстоятельств.
«А это что значит?» — подумал Манкевиц.
— У меня есть кое-какие новости.
— Выкладывай.
— Прежде всего я позвонил тамошнему шерифу Тому Далю. Позвонил, разумеется, назвавшись другом четы Фельдманов. Их скорбящим другом по имени Ари Паскелл. Попытался надавить на него: мол, как это вы до сих пор не нашли убийц? И все такое.