Вставив ватные прокладки между пальцами левой ноги, она продолжила работу над ноготками.
Да, Бог или Судьба повернулись теперь к ней лицом. Ей удалось наконец узнать подлинное имя и адрес Харта, как выяснилось, постоянно жившего в Чикаго. Но в последнее время бывал он там редко, чаще гостя в Висконсине, что тревожило, но, конечно же, не удивляло. Он разыскивал ее с таким же упорством.
Вел он охоту и на некоторых других людей, и, по крайней мере, с одним из них, по всей видимости, уже расправился. На ее звонки и текстовые сообщения перестал отвечать Фредди Ланкастер. Гордон Поттс тоже наверняка являлся целью Харта, но спрятался подальше — в О-Клэр.
Мишель вела себя крайне осторожно, но панике не поддавалась. Она оборвала почти все нити, связывавшие ее с событиями семнадцатого апреля. Харту было известно ее настоящее имя — он порылся той ночью в сумочке, — но найти Мишель Кеплер не так-то просто. Об этом она хорошенько позаботилась.
Еще будучи подростком, Мишель ловко проникала в жизни других людей, принуждая их брать на себя все заботы о ней. Она добивалась этого, играя на своей беспомощности, потерянности, своей сексуальности (последнее в основном с мужчинами, но если приходилось, то и с женщинами тоже). Сейчас она жила с Сэмом Ролфом — богатым бизнесменом из Милуоки (никто не видел, не слышал и не верил в желаемое больше и лучше Сэма). Ее водительские права были зарегистрированы по давнишнему адресу, а корреспонденцию она получала через личный почтовый ящик, который первым делом сменила уже восемнадцатого апреля с указанием никуда письма не пересылать.
Доказательств же, способных уличить ее в совершении убийств у озера Мондак, было немного. Из угнанного пикапа бедняги Грэма она забрала все, на чем могли остаться отпечатки ее пальцев: карту местности, которую она дала Харту, и свою сумочку. А переобуваясь в ботинки несчастной покойной «подруги», успела протереть полусапожки от Феррагамо жидкостью для чистки стекол. (Итальянская кожа за тысячу семьсот долларов псу под хвост, Бринн. Боже, как я тебя ненавижу!)
Нет, теперь улики с озера Мондак угрозы не представляли. Но оставалась еще одна опасность, от которой следовало избавиться.
И это будет сделано сегодня.
Мишель высушила лак на ногтях ног феном и осталась довольна результатом, хотя ее раздражало, что она не сходила в салон красоты — с Хартом где-то поблизости приходилось выбираться из дома как можно реже.
Она вышла из богато обставленной спальни в гостиную, где на мягком диване сидел Ролф с ее пятилетней дочерью Тори и сыном Брэдфордом семи лет — неулыбчивым мальчиком с такой симпатичной белобрысой шевелюрой, что его так и хотелось потрепать по голове. Мишель смотрела на своих детей, и сердце ее переполнялось горячей материнской любовью.
У Ролфа было приятное лицо и губы, не вызывающие отвращения. Но не был он избавлен и от недостатков: не помешало бы сбросить фунтов тридцать-сорок, а от волос пахло сиренью, что она находила вульгарным. И еще она терпеть не могла его татуировку. Вообще-то Мишель ничего не имела против наколок, но у него это была звезда над причинным местом. Крупная звезда. Нижние лучи поросли лобковыми волосами, а верхнюю часть, когда он сидел, скрывали складки живота.
Какая гадость…
Но Мишель никогда не жаловалась, если жалобы не соответствовали намеченному ею сценарию. Ролфу приносила хороший доход принадлежавшая ему компания грузовых перевозок, и она готова была достаточно часто дарить ему свое скульптурное тело в обмен… В обмен практически на все, что душа пожелает.
Мишель умела безошибочно находить в этом мире сэмов ролфов — мужчин, которые слушали, смотрели и всему верили. Если Создатель наделил тебя неизбывной ленью, не слишком хорошими мозгами, чтобы учиться или освоить стоящую профессию, вкусом к сладкой жизни и в придачу красивым лицом и еще более совершенным телом, тебе, черт возьми, остается только распознавать богатых мужчин, подобно тому, как змея чует перепуганную мышь.
Само собой, следовало проявлять и осторожность. Всегда.
Сейчас, глядя, как ее сын и Ролф хохочут над забавными репликами комика-судьи в телевизионном шоу — а выглядели они словно настоящие отец с сыном, — Мишель ощутила бешеную ревность. На мгновение ею овладело желание сказать Ролфу, что отныне ему придется трахать самого себя, и, взяв детей, навсегда уйти из этого дома.
Но Мишель сдержалась. Как бы зла она ни была, порой распаляясь во гневе докрасна, ей почти всегда удавалось контролировать свои эмоции. Вопрос выживания. Успокоившись, она тоже улыбнулась, мстительно подумав при этом: «Никаких минетов сегодня вечером, дорогуша!»
Ей вдруг стало интересно, разговаривает ли Ролф с детьми о ней. Похоже, что разговаривает. Что ж, позже она допросит об этом сына.
— Что-то не так? — спросил он.
— Все отлично. — Она потеснила сына на диване, а потом и вовсе отправила его в кухню за содовой водой.
Посмотрела Брэду вслед, и ревность в одно мгновение вновь обернулась всепоглощающей любовью.
Не способная родить ребенка, хотя такие попытки предпринимала с шестнадцати лет, Мишель Кеплер завела дружбу с матерью-одиночкой из трущоб Милуоки, для чего даже записалась добровольцем в некоммерческую организацию, помогавшую обездоленным.
ВИЧ-инфицированная в результате беспорядочных половых связей, употребления наркотиков, а может, того и другого вместе, Бланш часто болела, предоставляя сына и дочь заботам Мишель. Несмотря на целый набор таблеток, замедлявших развитие СПИДа, несчастная женщина угасала, и единственным утешением для нее служило юридически оформленное обязательство Мишель взять детишек под свою опеку в случае смерти их матери.
Документ был подписан вовремя, поскольку болезнь прогрессировала быстрее, чем предполагали врачи.
После чего Мишель спустила в унитаз шестимесячную дозу прописанных Бланш средств против СПИДа, которые заменила другими пилюлями и детскими витаминами (их она добросовестно давала и ее детишкам).
И вот теперь дети стали ее собственными. Мишель любила их всем своим существом. Они, в свою очередь, беспрекословно слушались, обожали свою новую мать и, по выражению психоаналитика, к которому Мишель направил суд несколько лет назад, придавали хоть какой-то смысл ее в остальном совершенно пустому существованию. Но к черту мозгоправов! Мишель знала, чего хотела. Знала всегда.
Кстати, одним из трагических для нее последствий той апрельской ночи стало неожиданное появление мужа Бринн с пистолетом — из-за чего она лишилась Эми, еще одного ребенка, которого привела бы к себе в семью. Застрелив Бринн и Харта (Льюиса тоже, если бы с ним не разобрался Харт), она собиралась ускользнуть вместе с новой дочуркой.
Но не сложилось.
И это был дополнительный пункт в списке ее обвинений против Бринн Маккензи. Сейчас Мишель смотрела на Тори, показывавшую Ролфу свой рисунок. «Эта жирная свинья не твой отец, — злилась Мишель. — И не вздумай вбить себе в голову, что он твой папочка».
В этот момент зазвонил ее мобильный. Она взглянула на определившийся номер и сказала Ролфу:
— Это личный звонок. Мне нужно ответить.
Он равнодушно кивнул, похвалил рисунок девочки и снова уставился в экран телевизора.
Появился Брэд и протянул ей стакан содовой.
— Разве ты не видишь, что я разговариваю по телефону? — прошипела Мишель и закрылась в спальне. Потом с латиноамериканским акцентом сказала в трубку:
— «Харборсайд инн». Слушаю вас.
— Добрый день еще раз. Это помощник шерифа Маккензи из округа Кеноша. Вы мне звонили полчаса назад.
— А, конечно, госпожа. По поводу того гостя. С чемоданом.
— Да. Я проверила свое расписание. Могла бы приехать в Милуоки часам к пяти.
— Дайте подумать… Лучше в половине шестого. В пять у нас собрание работников гостиницы. — Мишель наслаждалась своей игрой.
«На самом деле я актриса…»
— Не проблема, подъеду чуть позже.
Она продиктовала Бринн адрес.