— Какие факты? — неосторожно поинтересовался Феликс. А надо было молчать.
Электрик ударился в истерическую филиппику против цыган. Из его ненапечатанного и даже, кажется, ненаписанного, но важного для мироустройства научного труда следовало, что цыгане — прирождённые паразиты и потомки египтян, часть которых смешалась с заражёнными венерической болезнью евреями и ушла в Ханаан. Гипнотическая цыганосистема базируется на египетской магии, которую производили жрецы в шлемах с рогами, то есть сатана. Цыганское язычество основано на ожидании светлого вождя тёмных сил, то есть антихриста, и когда пол-Европы вымрет…
Подъехал новый рейсовый автобус. Предупредительные немецкие надписи на дверях, милые детские мордочки за стеклом. Только попробуй послать к чёрту старого сумасшедшего, сесть рядом с ребёнком и погладить его по щеке. Только попробуй, сука.
Топографический кретинизм просыпается неожиданно, в самый неподходящий момент. Казалось бы, ты вполне адаптировался, и вдруг у тебя в голове щёлкают невидимым выключателем.
Ты не помнишь свой почтовый индекс. Ты живёшь здесь уже два года, но забыл, что старое здание под мостом называется «Дворец культуры работников быта». Знакомый спрашивает, сколько у тебя публикаций в ТЖ, и ты прикидываешь, что это может быть — трёхступенчатые железнодорожники, туманные жаболовы? То ли ты — бракованный материал, то ли тебя здесь просто нет.
В детстве тебе приходится почти ежедневно трястись по каменке в этом проклятом полуразвалившемся школьном автобусе. Мест никогда нет: все садятся раньше, а я ты живёшь в километре от школы, и когда ты влезаешь в автобус, все сиденья, изрезанные перочинными ножами и исписанные матом, уже заняты. Зимой автобус ходит редко: слишком рискованно для вечно поддатого шофёра ездить по обледенелым булыжникам, окружённым ямами. Дети бредут в двадцатиградусный мороз пешком: другого транспорта в округе нет, а в нормальной школе нет мест для таких, как ты.
Слова замерзают, падают на тротуар и разбиваются на отдельные звуки. Плевки и окурки злобно шипят: «Тротуар занят. Мест нет».
Некуда кинуть кости, некогда раскинуть карты. Все квартиры заняты официально зарегистрированными лицами или хитрыми неофициальными хачами. Все кровати заняты, кроме кроватей случайных девиц. Спи на вокзале, среди бомжей. Там — твоё место.
Ах, ты забыл, как проехать на вокзал? Даже это забыл?
И даже если тебе не досталось места в автобусе — всё равно плати. За то, что стоишь. За то, что ты есть. Лучше бы тебя вообще не было.
Я хочу нормального, из благополучной семьи, ребёнка, подумал он, осматриваясь. Таких легче приручать. (А отвечать ни за кого не надо: мы в ответе за тех, кого приручили, только в том случае, если это домашние животные.) То есть, хочу свою противоположность, но с таким же топографическим кретинизмом, а то быстро сориентируется на местности и сбежит.
Второй ларёк тоже забили досками крест-накрест, винно-водочный магазин находился, кажется, вот за тем жёлтым домом, но тропинка, усыпанная бутылочными осколками, вывела на поселковое кладбище. Феликс побродил среди аккуратных немецких надгробий. Пару раз ему встретились ограды вокруг пустых чёрных ям: селяне утаскивали мраморные доски для постройки сараев.
Если выйти с противоположной стороны кладбища, может быть, там найдётся что-нибудь выпить.
Там нашёлся окружённый высокой оградой серый дом с несколькими флигелями. Феликс ещё не знал, что это психбольница. От неё серыми лучами расходились три узкие тропинки. Темнело. Ёбаная прогрессирующая близорукость, ёбаная глушь, ёбаное спортивное ориентирование. Серединная дорога тянулась к остановке вдоль исписанных лозунгами заброшенных гаражей.
«Нарисуй пизду — спаси родину!»
«Красный Фронт».
«Anarchy in USSR former».
Странно, подумал он, как нарочно делают граффити именно там, где их никто не прочитает. Литовские цыгане вряд ли поймут, о чём это и зачем, а старики примут за обычное хулиганство. Ну да, это компромисс: и попротестовал как бы, и менты не загребут. Тут он заметил между деревьями лёгкую фигурку — джинсы, волосы до плеч. Мальчики здесь стригутся очень коротко, значит, девочка-подросток.
Только попробуй, сука.
5
Юлиана хотела побродить возле кладбища, там было тихо, разве что иногда грузные небритые санитары пили на скамейках и смеялись. Последние нерабочие дни, скоро первое сентября. Она не понимала, что делать на школьной линейке в этом странном заведении, как вести себя с этими празднующими — ей хотелось сказать: дикарями, — да нет, на самом деле ей ничего не хотелось говорить.