Плоско прижимаясь к противной мокрой земле, капитан переполз к Мустафе.
— Вроде чего-то выжидают фрицы, — сказал он, собственного шепота почти не услышал, — не пойму. Может, попытаться взять одного из них?
— Зачем он нужен нам, товарищ капитан? — просипел Мустафа в ответ. — Наступление у нас не предвидится, начштаба языков не требует… Я бы не стал.
— А вдруг эти гады волокут за Эльбу какие-нибудь документы? К американцам… А?
— Все равно игра не стоит свечек. Я бы не стал.
— Как сказать, Мустафа… — Горшков, поморщившись, застегнул под горлом верхнюю пуговицу гимнастерки — за пазухой скоро будет хлюпать вода… — Жди меня здесь.
Он пополз в темноту, целя в то место, где трижды загоралась, а потом угасала свечка — было похоже, что меткий стрелок никуда не делся, продолжал сидеть там. Конечно, в словах Мустафы есть резон — а на хрена нужен этот вшивый пленный, что может он изменить в ходе войны? Оттянуть победу на один день? Вряд ли он сумеет это сделать?
Дождь продолжал шуршать по-мышиному, вызывать озноб, онемение в мышцах, влажные, ставшие морщинистыми и непослушными пальцы тоже онемели, от недалекой реки тянуло ледяным холодом. Хорошо, что в звуке дождя гаснет всякое неосторожное движение — ничего не слышно… Горшков попробовал прикинуть, сколько метров осталось до немца — выходило, немного. Метров пятнадцать всего.
Надо подползти к этому удалому стрелку метра на четыре, иначе немец опередит его, успеет скосить из автомата, когда капитан прыгнет на него. Под руку капитану попали гильзы — целая горсть использованных пустых патронов лежали кучкой, Горшков ощупал гильзы пальцами — показалось, что они еще теплые, — в этом месте еще десять минут назад находился один из фрицев-стрелков. Капитан аккуратно сдвинулся назад — если гильзы, задев друг дружку, зазвякают в ночи, это засечет автоматчик, лежавший уже совсем недалеко от него…
Хоть и недалеко находился фашист, а Горшков не видел его — темнота, сырость, грязный туман поглощали предметы, растворяли не только людей, но и огромные дома, деревья, целые парки и растерзанные снарядами рощи.
Капитан покрутил головой — показалось, что под воротник, прямо на спину, на хребет ему вылили сразу несколько ковшов стылой воды — это дерево сотрясло на него свои мокрые ветки, урожай был богатым, — поспешно отодвинулся от дерева. Ну хоть бы кто-нибудь из немцев обозначился в темноте, пальнул из автомата — нет, молчат фрицы, затаились.
Горшков прополз еще несколько метров, замер, пожалел, что взял с собою автомат, можно было обойтись пистолетом и ножом, а автомат оставить около Мустафы, — вгляделся в недобро шевелящуюся темноту: где же все-таки находятся немцы? Или же они ушли все, остался только один — для прикрытия? Либо не осталось ни одного? Капитан перевел дыхание.
Стрелок все-таки обозначился — не выдержал либо что-то почувствовал; вязкую темноту ночи разрезала короткая оранжевая вспышка, возникла она совсем недалеко от капитана, метрах в десяти, Горшкову показалось, что он даже услышал шипение пуль, унесшихся в пространство.
Стало понятно, что немец никуда не двигался, находился на месте и, судя по всему, он один — оставлен прикрывать отход своих товарищей.
Ну а те… Те либо шкуры свои спасают — слишком много у них скопилось здесь грехов, либо очки зарабатывают, волокут к американцам какие-нибудь документы и для этого ищут проход к Эльбе в другом месте.
Последние метры Горшков полз, сдирая пуговицы с гимнастерки, старался слиться с землей, самому стать ею, — и все-таки глазастый стрелок углядел его, приподнялся недоверчиво и вскинул свой «шмайссер». Нажать на спусковой крючок не успел — капитан со всего маху ударил его прикладом автомата в лоб.
Немец только ботинки вверх вскинул. Наряжен он был в штатское — в серый, испачканный грязью плащ, в разъеме которого был виден воротник рубашки с крупным, неумело повязанным узлом галстука, из-под плаща выглядывали намокшие полосатые брюки.
Капитан сапогом отбил в сторону автомат, склонился, чтобы связать поверженному стрелку руки, но что-то остановило его. Он машинально отпрыгнул в сторону и в то же мгновение тяжелое тело, выплюнутое темнотой, промахнуло мимо него.
Это был здоровенный фриц, также одетый в штатское, в шляпе, с ножом в руке — он почему-то хотел втихую снять капитана, дур-рак… Зачем? Гораздо проще было сделать по-другому. А сейчас фриц проиграл. Самого себя: проиграл, вот ведь как.
В следующий миг приклад горшковского автомата всадился ему в затылок — ударил капитан с силой, у фрица чуть челюсти не вылетели изо рта, чуть на землю не шлепнулись — нельзя было допустить, чтобы он поднялся.