Среди корреспонденции, пришедшей в мое отсутствие, оказался и мой паспорт. Его отправили из Лондона. Он был в полном порядке, разве что отсутствовала отметка о выезде из Англии. Но, поскольку в нем хватало других штампов, отсутствие этого едва ли кто бы заметил.
Вместе с паспортом пришло восторженное письмо от Пандароса. Он наслаждался жизнью в Лондоне, нашел хорошую работу в ресторане, благодарил меня за все жертвы, на которые мне пришлось пойти ради него, и выражал надежду, что в ближайшем времени старания Панэллинского общества дружбы увенчаются успехом и Греция расширится до своих исторических границ.
Латышские девушки поехали в Провидено, как только Государственный департамент решил оставить их в покое. Тут же нашелся импресарио, который подписал с ними выгодный контракт и вскорости им предстояло отправиться в турне по Соединенным Штатам с программой «Гимнастика и свободное предпринимательство». Я и сам съездил в Провидено, был шафером на свадьбе Карлиса Миеловисиаса и Софии Ладзиня. За эти три дня выпили очень много спиртного, так что помню я их более чем смутно. Потом Зента приехала в Нью-Йорк и пожила у меня до того, как их команда отправилась на первое выступление в Кливленд.
Заглянул ко мне и Игорь Радек, ставший совсем другим человеком, в слаксах, рубашке в горошек, двубортном блейзере и зеркальных солнцезащитных очках. Он успешно прошел прослушивание и теперь играл на тромбоне в маленьком джаз-бэнде, который выступал в одном из клубов Виллидж. Его оригинальная композиция вошла в состав первого альбома оркестра. Называлась она «Русский там и здесь».
Милана Бутека поселили под вымышленным именем на Западной 23-й улице, он ходил на курсы английского языка и успешно его осваивал. Перевод продвигался быстро, один мой знакомый издатель заинтересовался книгой. На гонорар Бутек собирался купить ферму в Северной Каролине.
Польские микрофильмы попали по назначению, к лидерам польской общины в Нью-Йорке и Чикаго. Весточка от Тадеуша очень их порадовала, потому что пошли слухи, будто его ликвидировали агенты польской секретной полиции. Я заверил их, что он в полном здравии, и они ушли с микрофильмами готовить свержение режима Гомулки.
Китайские документы я таскал на себе напрасно. Мой приятель, преподаватель истории Востока в Колумбийском университете, заглянул в них и сказал, что ничего интересного в них нет: устаревшая переписка между отделами посольства. Так что все бумаги отправились в корзину для мусора.
Как-то утром посыльный доставил мне письмо из Колумбии. Меня благодарили за оказанные услуги и приглашали в гости, обещая самый теплый прием.
Оставалось только выкроить время для поездки.
То есть я разобрался со всем — китайскими документами, Миланом и его книгой, Игорем и его самолетом и тромбоном, Софией и ее гимнастками, Тадеушем и его микрофильмами, паспортом — со всем.
Ода.
Минна.
Когда прошлым вечером я вернулся со встречи армян, она сидела в кресле и читала «Алису в стране чудес». Теперь она читает на английском так же хорошо, как и говорит. А если не понимает какое-нибудь слово, лезет в словарь, которым я научил ее пользоваться.
Большинство аллегорий Льюиса Кэрролла она, конечно, упускала, как, впрочем, и все дети.
— Привет, — поздоровалась она. — Comoesta[7]?
— Buen, gracias[8], — ответил я. — Кто учит тебя испанскому?
— Поли. Поли, он же Пабло, сын дворника. И Эстела. Эстела — проститутка, которая живет на втором этаже.
— Ага. А не пора тебе спать?
— Я сварю тебе кофе, — ответила она, — а сама выпью стакан молока.
Она пошла на мою маленькую кухоньку, сварила мне кофе, принесла чашку. Себе налила большой стакан молока. Мы посидели вместе, я пил кофе, она — молоко.
— Спасибо тебе за кофе, но час уже поздний. Или ты думаешь, что тебе не пора спать?
— Я пойду спать, когда пойдешь спать ты.
— Я не сплю. И ты это знаешь.
— Иногда ты спишь, Ивен.
— Никогда.
— Когда Зента жила здесь...
— Я же не спал, — Зента провела с нами несколько дней и ночей, но в кровати мы с ней не спали, отнюдь. — Это другое.
— Я так и подумала.
— Ты, я вижу, ничего не упускаешь.
— Стараюсь.
— Но ты стараешься увести разговор в сторону. Я не пойду спать, ты это знаешь. А тебе надо спать, а не то ты заболеешь. Это ты тоже знаешь.
— Да, Ивен.
— Так что иди надевай пижаму.
— Да, Ивен.
Когда она вернулась, в пижаме, умывшись и почистив зубы, я спросил, готова ли она ложиться спать. Она ответила, что да.
— Нам придется найти тебе хороший дом, — сказал я.
— Это мой дом, Ивен.
— Настоящий дом. Тебе нужны мама и папа и...
— Зачем? Мне нравится жить здесь. С тобой.
— Дом с лужайкой, большим двором, травой, деревьями, цветами...
— Я люблю ходить в Центральный парк. Там трава, деревья, цветы.
— С детьми, кошками, собаками, с которыми ты могла бы играть.
— В этом доме полно детей, с которыми я могу играть. Поли и Рафаэль, Уилли и Сюзан и много других. А Эдуарде позволяет мне играть с Джинджером, у Сюзан есть большая собака, Барон, это немецкая овчарка, но они говорят с ним на английском. И в зоопарке много разных животных. Когда ты водил меня туда, я отлично провела время.
Я пошел на кухню, вновь наполнил чашку кофе. Чувствовал, что никак не могу найти с Минной правильного тона. В гостиной ее уже не было. Я пошел в спальню. Она сидела на кровати.
— Тебе надо ходить в школу. Иначе как ты чему-то научишься?
— Но я и так многому учусь. Английскому, испанскому, чтению, правописанию, арифметике, всему.
— И все-таки в хорошей школе...
— Поли говорит, что школа смердит. Что это значит?
— Плохо пахнет. Но...
— Я не хочу ходить туда, где плохо пахнет.
— Его слова надо понимать в переносном смысле. Просто Поли не любит школу. Но тебе там понравится.
— Почему?
— Ну...
— Мне нравится здесь. Я учусь по твоим книгам, другие люди учат меня, но в основном учишь меня ты, Ивен. Зачем мне ходить в школу, если я могу всему научиться здесь?
— Если ты не пойдешь в школу, то не сможешь поступить в колледж.
— А что такое колледж?
— Та же школа.
— Ты ходил в колледж?
— Нет, — опять у меня ничего не выходило. — Есть закон: все дети должны ходить в школу. Закон — это закон.
Она смотрела на меня.
— Законы надо выполнять.
— Нас посадят в тюрьму?
— Не думаю.
— А потом, как они узнают? Кто им скажет?
— Они могут узнать.
— Когда они придут за мной, ты мне скажешь и я спрячусь в чулане или под кроватью.
— Минна...
— Я буду вечно жить с Ивеном, — оборвала она меня. — Играть со своими друзьями, учить разные языки, ходить в зоопарк, где столько разных животных, читать книги и набираться знаний.
— Минна...
— А теперь мне пора спать, — вновь она не дала мне договорить. — Иначе я могу заболеть. И я останусь здесь навсегда, а когда стану королевой Литвы, назначу тебя моим премьер-министром.
— Ты хочешь стать королевой Литвы?
— Нет. Я хочу всегда жить здесь, на 107-й улице. Можно мне остаться, Ивен?
— Ну, на какое-то время.
— Навсегда?
— Давай поглядим, как у нас получится.
Она ничего не ответила, закрыла глазки и заснула. Я осторожно уложил ее на подушку. Когда наклонился, чтобы поцеловать и пожелать спокойной ночи, шевельнулась.
— Я буду жить здесь всегда, — прошептала она. — Всегда, — и вновь заснула.
Я погасил свет, вышел из комнаты, закрыл дверь. «Я буду жить здесь всегда. Ивен».
Почему нет? С ней весело.