Что бы ни случилось в дальнейшем – меня это не коснётся, чему я очень рад».
Сейчас я перечитываю то письмо, и вижу, что, говоря об обстоятельствах гибели Диона, допустил немало ошибок, порой весьма существенных. Но самым ошибочным из моих суждений было последнее, которое теперь я читаю с изумлением. Как я мог быть таким беспечным, таким недальновидным? Мы живём в мире, полном опасностей, но опаснее всего то, что он ослепляет людей. Прошлое на самом деле столь же смутно, как и будущее, а на дневном свету нам грозит не меньше бед, чем во мраке ночи.
Часть II.
NOXIA
Глава восьмая
Прошёл почти месяц, прежде чем у меня вновь выдался случай написать Метону.
«Моему любимому сыну Метону, служащему под командованием Гая Юлия Цезаря в Галлии – от его любящего отца в Риме: да будет с тобой милость Фортуны!
Я пишу это письмо в двадцать девятый день марта, необыкновенно тёплый для столь ранней весны. Мы открыли все окна, и солнечные лучи согревают меня. Единственное, чего мне недостаёт – чтобы ты был рядом.
Увы, тебя здесь нет. Ни здесь, ни в Иллирии, где я в последний раз виделся с тобой. Я слышал на Форуме о вашей внезапной переброске в Галлию вскоре после моего отъезда. Говорят, Цезаря туда позвали, чтобы подавить восстание какого-то племени, название которого я не буду даже пытаться здесь привести. Полагаю, вместе с ним туда отправился и ты.
Будь осторожен, Метон.
Из-за ваших передвижений я не знаю, получил ли ты уже моё письмо месячной давности, или получишь уже после этого письма, или получишь ли его когда бы то ни было. Поскольку Цезарев курьер (молодой солдат, который и прежде возил тебе мои письма) собирается в Галлию и согласился взять моё письмо только при условии, что я ему вручу его в течение часа, я пишу очень быстро. Я вкратце сообщу тебе все новости, которые смогу, даже рискуя, что ты не поймёшь мой рассказ из-за незнания всех обстоятельств. (Пожалуйста, не показывай это письмо проконсулу. Боюсь, что человек, который диктует свои мемуары на всём скаку, не воспримет спешку как оправдание столь неуклюжего стиля).
Всё же надеюсь, ты получил моё прошлое письмо и знаешь об убийстве Диона. Ещё недавно я иронизировал над теми, кто считал, что это событие не может обойтись без последствий, и что власти будут вынуждены найти и наказать виновных. Но похоже на то, что они были правы, а я ошибался.
Скандал получился просто ошеломляющим. Дион, оказывается, был ещё более известен и почитаем, чем я думал. Хотя, может быть, насильственная смерть делает человека значительнее, и окружающие начинают любить его сильнее, чем при жизни? Сейчас о нём говорят с придыханием – а ведь в свои последние месяцы он скитался от одного приюта (где его подстерегала измена) к другому, пока его кошелёк тощал. Теперь сенаторы называют Диона вторым Аристотелем и, услышав его имя, пускают слезу – те самые сенаторы, которые ещё недавно отказывали философу в разрешении выступить перед ними.
(Сейчас я вдруг вспомнил тот вопрос, который в юности услышал в Александрии от Диона: что лучше, быть почитаемым при жизни и презираемым после смерти – или наоборот?).
Так что эта, прямо скажу, позорная история подстегнула в Сенате дебаты вокруг «египетского вопроса». Недавно обвинение в убийстве Диона было выдвинуто против Публия Асиция.
Должен сказать, что меня это совершенно не удивило. Сам Дион подозревал этого молодого человека в причастности к попытке отравить его в доме Луция Лукцея – он сказал об этом, когда был у меня. В тот день, когда раб-дегустатор умер от яда, Асиций посещал Лукцея. Само по себе это просто совпадение. Но в ту ночь, когда Дион покинул мой дом – и, вероятно, вскоре того, как он был заколот у себя в постели – я случайно столкнулся на улице с Асицием и нашим соседом Марком Целием. Тогда я услышал их разговор, довольно подозрительный – но тогда я ещё не знал об убийстве, и потому не придал этому значения.
Так что, когда я услышал о выдвинутом против Асиция обвинении – у меня будто гора с плеч свалилась. Если он будет признан виновным, думал я, неприглядная правда выйдет на поверхность, а я буду избавлен от необходимости ввязываться в это дело. (Думаю, и тебе приходилось испытывать это чувство, работая на Цезаря – когда какая-то трудная задача вдруг решалась без всяких усилий с твоей стороны, как будто некое благосклонное божество сделало тебе подарок).
Но боги и в своих милостях непостоянны. Как ты думаешь, кто взял на себя защиту Асиция? Да, лучший адвокат Рима, наш старый друг Марк Цицерон.