-Ты ведь понимаешь, что мне необходимо знать всё, что связывает Целия с убийством Диона.
-Ну тогда вот тебе ещё одна подробность. На следующую ночь, когда Целий пришёл в мой дом, он подарил мне серебряное ожерелье с ляпис-лазурью и карнеолом. И похвалялся, что теперь может вернуть мне каждый занятый у меня сестерций.
-И как, вернул?
Она засмеялась.
-Нет, конечно. Тогда, слыша его слова, я не сомневалась, что он получил богатое наследство. А теперь понимаю, что Целий сделал своё дело – и ему щедро заплатили.
-Это твоё предположение?
Но Клодия не слушала меня. Она уставила взгляд в крышу шатра, вся во власти воспоминаний.
-В ту ночь наши ласки ничем не напоминали то, что было накануне. Целий походил на Минотавра – пылающие глаза, блестящие от пота виски…
Я открыл рот – но, прежде, чем успел заговорить, меня прервал глубокий и хрипловатый смех подошедшего к нам человека; я слышал приближающийся плеск его шагов. Клодию тут же покинула всякая мечтательность и она подалась вперёд на своём ложе. Её лицо светилось радостью.
Обернувшись, я увидел человека, широко шагающего по отмели в сторону шатра. Подобно юношам в реке, он был наг. Лучи клонившегося к закату солнца, отражаясь в воде, создавали за ним сияющий ореол; капли воды на его плечах, руках и ногах сверкали белым пламенем, очерчивая тёмную глыбу его тела. Поднявшись из реки, он отжал воду из своих волос, демонстрируя мощную мускулатуру рук и груди. На берегу его движения стали уже неприкрыто гордыми, и хотя его лицо всё ещё было в тени, я видел на нём широкую улыбку.
-Любовь моя! – эти слова сорвались с губ Клодии как дыхание, как стон, как вздох. Теперь в её голосе не чувствовалось ни жеманства, ни кокетства, не желания поддразнить. Она вскочила с ложа, чтобы встретить пришельца, как только он вошёл в шатёр. Трудно сказать, кто из них выглядел более обнажённым: гибкий жилистый мужчина, чьё тело покрывали только капли воды, или женщина в прозрачном жёлтом шёлке. Они обнялись и впились друг другу в губы.
Мгновение спустя Клодия отпрянула, прижимая к себе его руки. В тех местах, где её платье намокло, оно прилипло к телу, образуя нечто вроде второй кожи. Она обернулась и засмеялась, увидев, как я зеваю. Вошедший мужчина сделал то же самое, копируя Клодию, как её отражение в зеркале.
-Но, любовь моя, - говорила она, сжимая его руки и по-девчоночьи хихикая, - почему ты просто не вошёл в мой шатёр через полог? Зачем тебе понадобилось вместе с другими лезть в реку? И как же ты оказался среди них? Как я могла тебя не заметить?
-Я только что пришёл, - ответил он. Его смех был глубже, чем у Клодии, но в остальном точь-в-точь такой же. – Я думал, это будет забавно: затесаться среди твоих поклонников и посмотреть, смогу ли я привлечь твоё внимание. Как видишь, мне это не удалось!
-Но меня отвлекли очень важные дела, любимый! – она кивнула на меня, её лицо вновь приняло хладнокровное выражение. В её голос вернулись дразнящие нотки. Она снова затеяла представление, но для кого на этот раз? – Речь идёт, любовь моя, о Дионе и о суде. Это тот самый Гордиан, о котором я тебе говорила. Он поможет нам покарать Марка Целия.
Мужчина обратил свою сияющую улыбку ко мне. Теперь я узнал его – не мог не узнать. Много раз я видел его на Форуме, когда он выступал перед толпой последователей или демонстрировал свою дружбу с людьми, имеющими силу в Сенате. Но никогда я не встречал его голым, мокрым, со слипшимися волосами. Сейчас, когда Публий Клодий стоял рядом с сестрой, их сходство как никогда бросалось в глаза.
Глава одиннадцатая
-Я помню, папа, когда я только начинал работать самостоятельно, ты меня учил: «Не берись за дело, пока не получишь задаток – сколь угодно маленький».
Экон поднял голову и уставил на меня пронизывающий взгляд.
-На что ты намекаешь? – спросил я.
-Когда ты сегодня покинул сады Клодии – твой кошелёк и в самом деле был тяжелее, чем когда ты входил туда? –это был типичный для Экона способ подойти к сути дела.
Хотя день выдался по-летнему тёплый, стемнело рано – в конце концов, на дворе был ещё март. Когда я выходил из садов Клодии вскоре после появления её брата, солнце уже клонилось к горизонту, превращая поверхность Тибра в пылающий золотой лист. Мы с Бельбоном добрались до дома уже в сумерках, таща свои усталые тела через мост, уже закрывшийся скотный рынок и склон Палатина. Спустилась ночная тьма, в воздухе слегка похолодало. Наскоро поужинав с Бетесдой и Дианой, хоть мои ноги и ныли от усталости, я снова отправился с Бельбоном в город – посоветоваться со своим старшим сыном.