Я пытался разобрать выражение лица моего нежданного собеседника. Что там написано: презрение, веселье, зависть? В людом случае, тема разговора была слишком далека от того дела, которое привело меня сюда. Я уже собирался сказать ему об этом, как он вдруг схватил меня за руку и кивнул.
-Смотри, младший заканчивает раздевание. Он наклоняется за сандалиями – из него получилась бы хорошая подставка для обуви. Вот он выпрямляется, берёт свою одежду и отходит к стене. Как ты думаешь, ему в самом деле нужно ступать на цыпочках – или он просто выставляет напоказ свои бёдра? Тот лысый, конечно, по достоинству ценит это зрелище – о Эрот, да он, кажется, начал ласкать себя! Погляди, как ухмыляется Вибенний-отец. А вот младший царственно шагает к дверям в купальни – откинул плечи, отклячил зад… Разве египетский мальчик на содержании у педераста мог бы двигаться лучше? Конечно, плешивец клюнул на приманку. Вот он уже на ногах и преследует волосатые ягодицы, как пёс кролика. Вот он у дверей, вот он уже проходит в них… А теперь обрати внимание на Натруженные Пальцы!
Тем временем Вибенний медленно распрямил руки, огляделся – и запустил руку в одну из ниш.
-А вот это уже слишком! – злоязыкий незнакомец бросил своё полотенце и зашагал через комнату. Я последовал за ним, Бельбон – за мной.
Незнакомец подошёл к Вибеннию сзади и хлопнул его по плечу. Тот обернулся с растерянным видом.
-Что, Натруженные Пальцы, всё промышляешь по-старому? Пока твой мальчик отвлекает внимание посетителей, ты шаришься в их вещах?
-Что? – Вибенний на мгновение потерялся, затем выдал неуверенную улыбку. – Катулл! Какими судьбами? Я-то думал, ты в какой-нибудь провинции, служишь у наместника.
-Так оно и было. Но мне вполне хватило года в Вифинии, у Гая Меммия. Я-то надеялся разбогатеть, но оказалось, что Меммий взял меня единственно для чтения моих стихов. Впрочем, не могу винить его за стремление к культуре: эта Вифиния – совершеннейшая дыра. Я не смог дождаться окончания срока службы, и вернулся, как только погода позволила. Как же замечательно снова оказаться в таком цивилизованном месте, как Рим, где человека увлекают мохнатыми ягодицами – и обворовывают!
-Да о чём ты? – Вибенний нервно хихикал, его глаза бегали.
-Вибенний, ты отвратителен. Во имя Кибелы, оставь эти вещи в покое. Или ты надеешься найти там нечто такое, что стоит украсть? Например, вонючую набедренную повязку?
-Всё шутишь, Катулл. Я просто хотел проверить, убрал ли мой сын свою обувь. О боги, к старости я, должно быть, стал рассеянным – это ведь не та ниша! То-то я смотрю, все вещи незнакомые!
Катулл презрительно рассмеялся:
-Вибенний, мне следовало бы сообщить о тебе властям. Но они, скорее всего, отрежут твои натруженные пальцы и бросят их в печь, так что всем нам придётся обонять их зловоние. Почему бы тебе приглядеться повнимательнее к тому, чем тут занимается твой мальчик? Вдвоём вы могли бы освоить другую банную уловку.
-Что ты имеешь в виду?
-Представь: твой сын охмуряет какого-нибудь посетителя, увлекает его в тёмный угол… И как только у них дойдёт до дела – тут-то и будет работа твоим натруженным пальцам!
-Катулл, ты клевещешь на меня!
-Ничего подобного. Твои подвиги давно уже всем известны.
Вибенний скрестил руки на груди и постарался принять гордый вид.
-При твоём-то дурном настроении, Катулл, могу сказать, что и тебе самому не помешал бы подобный массаж.
-А ты подойди ко мне поближе со своим достоинством – и я завяжу его в узел.
-Ты уверен, что оно окажется для этого достаточно мягким?
Катулл шагнул к нему. Я встал рядом с Бельбоном, ожидая, что сейчас последует удар. Вместо этого Катулл расплылся в улыбке:
-О Вибенний, как хорошо вернуться домой!
Вибенний распахнул объятия.
-Ну ты и змея! Как же нам тут не хватало твоего ядовитого языка! – сказал он, обнимая Катулла и хлопая его по спине.
Я растерянно смотрел, не понимая, что означает эта сцена. И тут кто-то коснулся моего локтя.
-Гордиан? – услышал я голос за спиной.
Обернувшись, я увидел определённо знакомое мне молодое лицо с аккуратно подстриженной бородкой и выразительными карими глазами. Глядя на сросшиеся брови молодого человека, я наконец-то вспомнил, кто это – раб, который отворил мне дверь в доме Клодии. Он стоял передо мной, полностью одетый и немного запыхавшийся.