В тот самый момент кто-то, верно, сообщил ему об истинной причине увечий. Вакуум его разума, в один миг лишившегося всей своей привычной машинерии, снова наполнился привычным содержимым. Но после момента интенсивной пустоты содержимое расположилось не совсем по-старому, какие-то его части так и не вернулись, а участь Броткотназа явила собой зияние и непривычный провал. Таким его состояние оставалось до сих пор.
После этого я поздравил Жюли со спасением. Ее глаза глянули в мои с насмешкой. Какую роль сыграл в этом я? Похоже, она думала, что меня тоже удалось перехитрить. Я прошел к прилавку и извлек бутылку водки из тайника.
«Принести вам?» — окликнул я Броткотназа. Я отнес бутылку к столу. Жюли проводила меня беглым насмешливым взглядом.
«Я побуду трактирщиком!» — сказал я Броткотназу.
Затем я щедро наполнил его стакан.
«Вы живете слишком близко от моря», — сообщил я ему.
«Приходится, если рыбачишь», — отозвался он.
«Аэс», — вздохнул я, пытаясь припомнить известную строчку из американской песни, постоянно встречаемую мной в книгах, которые я читал. Она начиналась этим свистящим вздохом короля-отступника, чьей дочерью была Аэс.
«Ну да», — вежливо вздохнул Броткотназ, предположив, что я своим восклицанием отдал должное уделу рыбака; он сидел напротив меня, согнувшись, и постукивал по столу.
«Аэс, бреман Мари Морган». Я вспомнил.
«Что вы сказали, месье Керор?»
«Это плач вашего легендарного короля из-за того, что он помог отравить море. Вы разве не изучали легенды вашего края?»
«Немного», — улыбнулся он.
Соседи расходились. Нам предстояло остаться втроем. Я посмотрел на часы. Пора было отправляться навстречу привезшей меня повозке.
«На посошок, мадам Броткотназ!» — позвал я.
Она вернулась к столу и села, медленно опустившись на стул и отставив перевязанную ступню. Взяла стакан, который я ей протянул, и почти со страстью поднесла его к губам. Мне пришло в голову, что после ампутации руки и, возможно, ступни сладить с ней станет не так просто, как раньше. Бутылка водки, несомненно, будет стоять у всех на виду, под рукой на прилавке, а жену теперь Броткотназ и пальцем не посмеет тронуть: по всей видимости, с рукой она намеревалась расстаться.
Я не испытывал к Николасу жалости; я воспринимал его как изменившегося человека. Какова бы ни была развязка происшествия в плане грозящих ампутаций, объявившиеся в его сознании беспорядок и пустота уже не исчезнут.
«За ваше скорое выздоровление, мадам Броткотназ», — сказал я.
Мы выпили, и Броткотназ направился к двери. Жюли осталась в кабачке одна.