— Каждый в чём-то хорош.
— Я слышала такое, — сказала Эмма. — И мне достался суп.
— Дай угадаю, — вздохнула Реджина. — Раньше ты думала, что довольно компетентна во многих вещах. Потом кто-то сказал тебе, что это не так.
Эмма моргнула.
— Нет, — сказала она. — Не совсем.
— Ты уверена, что суп — это единственное, что он ещё не критиковал?
— Я даже тосты сделать не могу, — сказала Эмма сквозь зубы.
— В самом деле? — спросила Реджина, как будто ей было интересно. — Что ты с ними делаешь не так?
— Я сжигаю их.
— Не может быть. Полностью почерневшими становятся?
— Ладно. Не совсем.
— Значит, очень тёмно-коричневыми, да?
Эмме вдруг показалось, что она не может вспомнить, о чём идёт речь.
— Я… да. Думаю, да.
— Всякий раз?
Эмма нахмурила лоб, и Реджина смотрела на это с каким-то извращённым интересом. Она снова стала похожа на щенка.
— Не всегда, — тихо сказала Эмма. — Когда я делаю это для себя, они… они получаются нормально.
Реджина подняла брови.
— Ты имеешь в виду, когда твоего мужа нет дома?
— Ты делаешь так, чтобы это звучало хуже, — огрызнулась Эмма. — Может быть, у меня просто более низкие стандарты, когда дело доходит до тоста.
— Помимо всего прочего, — пробормотала Реджина в бокал. — Почему бы ему просто не сделать свой собственный проклятый тост, если точный оттенок так важен для него?
— Он всегда занят. И приготовление пищи не очень легко даётся ему.
— Потому что он ленивый?
— Потому что у него только одна рука.
Реджина чуть не подавилась вином.
— У него… что?
— Только одна рука, — сказала Эмма, и её голос казался усталым. — Он потерял свою левую руку. Был арест за наркотики, и всё его подразделение вызвали на место преступления, и… они не смогли спасти её.
На мгновение Реджина притихла. Она чувствовала себя виноватой.
— Знаешь, не нужно двух рук, чтобы сделать тост, Эмма.
Эмма снова опустила бокал на стол, а её глаза вспыхнули.
— Ты можешь перестать делать это хоть на минутку?
— Не уверена, — сказала Реджина. Её тон был игривым, но лицо серьёзным. — А ты можешь перестать защищать его грёбаное абьюзивное поведение по отношению к тебе?
— Я не защищаю его.
— Ах, да. Как будто это не так, — закатила глаза Реджина. Она наклонилась к столу, а её карие глаза внезапно сузились. Эмма почувствовала, как отшатнулась. — Всё, что у тебя есть — это суп, Эмма. Это всё, что он оставил тебе.
Она смотрела на стыд в глазах Эммы. Затем он снова исчез, когда она взяла бокал и пожала плечами.
— Или, может, я просто порчу всё.
Ярость в животе Реджины была похожа на пожар. Она сжала кулаки под столом, осматривая все эти синяки, эти грёбаные синяки, что, она медленно начала понимать, были не самыми худшими травмами Эммы. Всё внутри этой женщины было гораздо более повреждено, разорвано и едва собрано вместе. Зная точно, что этот человек заставил Эмму думать о себе, Реджина захотела закричать.
Суп.
Кто, чёрт возьми, сможет жить с самим собой, заставляя свою жену чувствовать себя настолько дерьмово, что миска куриной лапши была всем, чем она могла гордиться?
Реджина встала, и Эмма моргнула, откинувшись на спинку стула.
— Что? — спросила она с намёком на дрожь в голосе. Она поставила бокал вина на стол с лёгким звоном.
— Пойдём со мной, — сказала Реджина, выходя из комнаты, не потрудившись проверить, следует ли Эмма за ней. — Сейчас же.
У Эммы свернулись внутренности. Она посмотрела на пустые миски и тарелки с мелкими крошками перед ней. Вид этого заставлял её хотеть плакать.
Она медленно оттолкнула стул назад и последовала за Реджиной через дверь. Внутренности омыло холодом, но на кухне было слишком жарко, и когда она подняла глаза, то увидела, что лицо Реджины покраснело от раздражения.
Эмма остановилась посреди комнаты и облизнула губы.
— В чём дело? — колебания в её горле застали их обеих врасплох.
Реджина прислонилась спиной к столешнице, скрестив руки на груди. Её губы были плотно сжаты. Она кивнула на противоположную стойку.
— Вот.
Эмма проследила за её взглядом. Её сердце замерло.
— Серьёзно?
— Давай, — сказала Реджина, кивая на буханку хлеба, которая лежала перед тостером. — Попробуй.
— Реджина, ради всего святого.
— Давай, — сказала Реджина, и выражение её лица было смертельно серьёзным. — Пожарная сигнализация работает, не волнуйся. Нет никакого риска, что ты сожжёшь дом дотла.
Эмма закатила глаза, но паника в её груди не уменьшилась. Что бы Реджина ни стремилась доказать, Эмма знала одно: она не хотела показывать ей, насколько была бесполезной.
Она взглянула на хлеб и поняла, что была близка к тому, чтобы заплакать.
— Это глупо.
— Совершенно верно, Эмма, — спокойно сказала Реджина. — Пожалуйста. Мне интересно, насколько ты думаешь, что можешь всё испортить.
Эмма знала, что она цитирует лишь её собственные слова, но они ударили её, как пощечина.
Даже сейчас, за сотню миль от неё, его голос звучал в её ушах с намёком на акцент, который угасал после многих лет жизни в Америке. Что за бесполезная шлюха не может сделать тост, не испортив его?
Она стиснула зубы и шагнула к тостеру. Она вытащила из мешочка два куска хлеба и, надавив на рычаг, воткнула их в тостер. Затем тишина. Это был самый неловкий момент в её жизни.
Она повернулась к Реджине.
— Что теперь?
Реджина не улыбалась.
— Пойди и возьми свою выпивку, если это поможет тебе немного успокоиться.
— Я не собираюсь оставлять тостер.
— Эмма, ты можешь оставить хлеб на поджарке на время, которое уйдёт на то, чтобы сходить в соседнюю комнату и взять свой бокал. Ничего не произойдёт. Просто иди. Возьми и мой тоже, если будешь так добра.
Господи, она была невыносима. Эмма вернулась в столовую, взяла бокал, осушила его и захватила бокал Реджины. Она вернулась на кухню и поставила оба бокала рядом с мэром.
— Спасибо, — спокойно сказала Реджина, поднимая бокал и делая глоток. — Налей себе сама.
Эмма взглянула на тостер. Она чувствовала запах гари. Или ей так казалось.
— Эмма, — сказала Реджина, и её голос был спокойным и мягким. Это вернуло её обратно. — Пожалуйста, расслабься. Налей себе выпить.
Эмма сделала, как ей сказали. Она налила себе ещё один бокал, и прежде чем убрать бутылку в холодильник, она встала перед Реджиной в ожидании. Реджина моргнула, а затем протянула свой полупустой стакан. Она пыталась игнорировать тот факт, что руки Эммы дрожали, когда она наливала, но нежный стук стекла по стеклу был похож на скольжение ногтей по её спине.
— Спасибо, — сказала она, и Эмма вернула бутылку в холодильник.
Когда она вернулась и подняла свой бокал, она казалась немного менее тревожной. Она прислонилась спиной к столешнице рядом с Реджиной, неуверенно поднося бокал к губам. Едва ли три дюйма отделяли их плечи, и Реджина почувствовала непреодолимое желание сократить расстояние.
— Это всего лишь тосты, — тихо сказала она.
Глаза Эммы были направлены на тостер в другой стороне комнаты, не моргая.
— Хотя это важно, верно?
— Ну, — призналась Реджина. — Для большинства людей — да. Но сейчас… нет. Думаю, это не так важно.
Эмма просто кивнула, но её ноздри всё ещё были навострены, ожидая, когда дым начнёт клубиться по комнате.
— Раньше я была действительно способной, — сказала она, всё ещё не отводя глаз от тостера. — Я готовила убийственный жареный сыр.
— Что случилось?
— Однажды я приготовила его для Киллиана, — сказала она. — Он сказал, что на вкус это как сбитое животное на дороге.
— Как жареный сыр может быть на вкус как…?
— Я не знаю, — сказала Эмма, и её голос был настолько плоским, что у Реджины защемило сердце. — Я не спрашивала. Я просто выбросила его в мусорное ведро.