— Он отвёл меня к кровати, и я даже не заметила, что он всё ещё был полностью одет, — сказала Эмма, её голос надломился. — Он заставил меня лечь и сказал ждать там. И я выполнила его просьбу. Как полная дура, я сделала то, что он мне сказал. Он вышел из комнаты, и я ждала, и была взволнована, зная, что он собирается делать. Он вернулся через минуту и улыбался мне, а потом он схватил меня за запястья и держал их надо мной, когда забрался на меня сверху, продолжая целовать меня, и я помню… я помню, как извивалась под ним, и он знал, что я хочу его. Он сделал это нарочно, он довёл меня до такого состояния, чтобы мне было ещё больнее. Я бы не просто испугалась, я была бы разочарована. Он намеренно завёл меня как можно сильнее, чтобы, когда он, наконец, достанет свои наручники и прикуёт мои запястья к кровати, он смог бы слезть с меня и назвать меня…
Она быстро сглотнула, и Реджина знала, что её слёзы не за горами. Боже, Реджина хотела дотронуться до неё, но застыла, когда её собственный гнев и тошнота обвились вокруг неё, как верёвки.
Эмма подняла свои стеклянные глаза.
— Он назвал меня шлюхой. Это его любимое слово для меня. Он может обвинять меня в измене весь день и всю ночь, и он знает, что я ненавижу это слово, поэтому он смеётся всякий раз, когда я вздрагиваю. Так что его наказанием для меня в тот день было оставить меня там голой, прикованной к кровати. Я не ела и не пила три дня. Я даже не уверена, что спала. И когда он, в конце концов, вернулся, он… — её голос звучал чуть выше шёпота, но Реджине показалось, что она кричит. — Он заставил меня вынести матрас на улицу и вымыть его дочиста на заднем дворе. Он назвал меня отвратительной шлюхой за то, что я не могла сдерживать мочу 72 часа.
Она снова посмотрела на диван, всё её тело было напряжено, как пружина. Каждый дюйм её тела говорил Реджине, что она ждёт, что та будет смеяться или назовёт её отвратительной, или скажет ей, чтобы она уходила из её дома и никогда не возвращалась.
Вместо этого Реджина поставила свой бокал на журнальный столик и, наклонившись вперёд, обхватила Эмму одной рукой за плечи, потянув на себя. Она чувствовала сопротивление Эммы, её собственный бокал и влажные кудри между ними. Затем она прислонилась головой к плечу Реджины и, наконец, позволила себя обнять на мгновение. Руки Реджины прижимались к её спине, когда она обнимала её, и это чувство было настолько незнакомым для Эммы, что ей казалось, что она сейчас разрыдается.
Реджина держала её так крепко, как только могла, зажмурив глаза, а её челюсть сжималась и разжималась снова и снова. Тело Эммы было таким худым и хрупким, как растение, которое не поливали месяцами, и она хотела заплакать, просто почувствовав его на своей груди. Но слёзы Эммы всё ещё не упали, и поэтому Реджина не позволила себе сломаться, прежде чем она это сделает. Она обняла её ещё крепче, кислый привкус ярости наполнял её рот.
Даже когда Эмма расслабилась, Реджина чувствовала, как были напряжены её мышцы. Она была всегда наготове, чтобы убежать. С этой мыслью Реджина слегка ослабила хватку, надеясь, что Эмма поймёт, что, если она захочет, она может уйти. Реджина не собиралась её останавливать.
Наступило долгое молчание, прерванное лишь звуком того, как Эмма проглотила слёзы.
— Зачем я только что рассказала тебе всё это? — пробормотала она через минуту, её голос дрожал. Реджина могла сказать, что её глаза были закрыты, и она желала оказаться как можно дальше отсюда.
Реджина подняла руку и нежно погладила её по затылку.
— Наверное, потому, что пришло время рассказать кому-нибудь.
[Х]
Несмотря на то, что она выбрала спальню поменьше, даже она казалась слишком большой. Эмма стояла около края кровати, снимая с себя одежду, проверяя каждый угол и каждую тень, прежде чем сдвинуться с места. Реджина всё ещё находилась внизу, мыла бокалы и запирала двери. Эмма хотела остаться с ней.
Она натянула пижаму и начала собирать свои волосы в хвостик. Она услышала шаги на лестнице, и несколько мгновений спустя в её дверь слегка постучали.
Реджина высунула голову из-за угла. Её лицо мгновенно смягчилось.
— Ты решила их надеть.
Эмма посмотрела на серые штаны и чёрную кофточку, которые Реджина дала ей прошлой ночью. Она неловко оттянула кофточку вниз.
— У них не было пижам в магазине, — сказала она. — Всё нормально?
— Конечно, — сказала Реджина, делая шаг в комнату. — Тебе идёт.
Когда Эмма покраснела от её слов, сердце Реджины распухло ещё больше.
— Откуда у тебя вообще они? — спросила Эмма, глядя на мягкие штаны. — Они не похожи на то, что ты бы надела.
— Честно говоря, понятия не имею, — сказала Реджина. — Может, в тот день я решила попробовать что-то новое.
— Ого. Новая пижама, — усмехнулась Эмма. — Довольно рискованный человек.
Реджина улыбнулась в ответ, закатив глаза, как всегда. На мгновение они просто смотрели друг на друга, чувствуя веселье и абсолютный комфорт. Затем улыбка Эммы потускнела, как они обе и ожидали в какой-то момент.
— Реджина, — сказала она, вздыхая и садясь на край кровати. — Всё, что я тебе рассказала…
Она съёжилась, когда сказала это, и Реджина сделала шаг ближе. Эмма была удивительно спокойна после своего признания на диване, почти так же, как скрывала эту историю, когда прибыла в Сторибрук, и она была рада, что она, наконец, вытащила её из себя. Но Реджина знала, что это новое, более гадкое чувство придёт, в конце концов; с тех пор она ждала отвращения Эммы к тому, что она поделилась этим, и отвращения к тому, что позволила себе пройти через это, в первую очередь.
Очевидно, она хотела многое сказать. Но Эмма покачала головой.
— Спасибо, что выслушала меня.
Реджина прошла по ковру и молча села рядом с ней. Она оставила между ними зазор.
— Ты не должна благодарить меня за это, — сказала она. — Я рада, что ты почувствовала, что можешь рассказать мне.
— Да, — сказала Эмма. Она смотрела вниз, как обычно, но на этот раз Реджина проследила за её взглядом: он устремлялся на их руки, которые находились между их ног. Их отделяла лишь ширина большого пальца. — Это… странно. Я никогда не чувствовала себя в состоянии поговорить с кем-либо, как я могу это делать с тобой.
— Хорошо. Как я и сказала, — сглотнула Реджина, всё ещё глядя вниз. Если бы она протянула мизинец, он бы задел палец Эммы. — Иногда проще поговорить с незнакомцем, чем с другом.
— Реджина, — фыркнула Эмма, качая головой. — Ты не незнакомка.
— Нет?
— Конечно же, нет. Да ладно, ты уже знаешь обо мне больше, чем кто-либо другой. Я… я доверяю тебе. И, может быть, немного странно думать, что мы стали друзьями уже через пару дней, но…
Как только голос Эммы начал исчезать, Реджина переместила руку на оставшийся сантиметр влево, нежно сжимая пальцы Эммы под своими собственными.
— Это не странно, — сказала она, и Эмма взглянула на неё. Реджина почувствовала, как рука Эммы сдвинулась, а потом её пальцы вдруг сжались. — Послушай, Эмма… жизнь была не совсем добра к тебе. Это совершенно очевидно. Но так будет не всегда. Ты уже смогла от него сбежать, и посмотри, как многое изменилось. У тебя появился друг. Ты познакомилась со своим сыном. Ты сделала всё это самостоятельно, потому что без твоего мужа, стоящего над тобой, говорящего тебе, что ты делаешь всё неправильно, и что только он когда-либо сможет терпеть тебя, ты можешь, наконец, быть собой. И ты намного лучше, чем то, что он о тебе говорит.
Эмма смотрела на неё неуверенными глазами. Реджина могла сказать, что она хотела верить ей — может быть, небольшая часть неё уже верила. Но годы, проведённые под ногами, не так легко стереть, и Реджина знала, что его голос всё ещё звенел в её голове, говоря ей, что её обманывают — что Реджина смеялась над ней за её спиной, и её сын, вероятно, был рад, что она его бросила, потому что любой здравомыслящий человек был бы.