Эмма пожала плечами.
— На самом деле, я об этом не думала. Но, да. Страшно.
— Ты думаешь, что это был твой муж?
— Понятия не имею, что и думать, — вздохнула Эмма, снова плюхнувшись на спину. — Это была не его машина, но, думаю, это ничего не значит. Он мог взять напрокат или послать кого-то другого, чтобы найти меня.
— Он может как-то отследить тебя?
Эмма покачала головой, нахмурившись на потолок.
— Я так не думаю. Я оставила свой телефон дома. Всё, что я взяла с собой, — это моя машина и мой бумажник. Я не пользовалась картами, связанными с нашими счетами с тех пор, как уехала.
Реджина попыталась ободряюще улыбнуться, хотя Эмма не смотрела на неё.
— Тогда, вероятно, это был не он, Эмма. Никто не знает об этом городе. Никто бы не додумался приехать сюда.
— Я знаю, — сказала Эмма, закрыв глаза. — Я просто… трудно избавиться от ощущения, что за тобой следят, когда последние два года твоей жизни кто-то наблюдает за каждым твоим шагом.
Реджина ненавидела, когда голос Эммы принимал этот тон — этот тенор ненависти к себе, потому что она была достаточно глупа, чтобы позволить ему обращаться с ней так столь долго, и достаточно глупа, чтобы всё ещё хотеть вернуться к нему.
Реджина продолжала смотреть на неё, наслаждаясь тем фактом, что глаза Эммы были закрыты, и она не могла видеть, как она смотрит. Лёжа слева от Эммы, Реджина больше не видела её синяков.
Было почти 4 часа ночи, и самая тёмная часть ночи прошла. В новой, мутной серости она почти могла разглядеть веснушки на носу Эммы.
— Могу я тебя кое о чем спросить? — тихо произнесла она.
Эмма повернулась, чтобы посмотреть на неё, подняв брови.
— Конечно.
Реджина прочистила горло.
— Почему ты не оставила его раньше? — спросила она.
Эмма вздохнула.
— Я не знаю, Реджина.
— Нет, знаешь, — мягко подталкивала её Реджина. — Ты можешь мне рассказать.
Рядом с ней тело Эммы было тёплым, а её мышцы были плотно сжаты. Она перевернулась на бок и снова оказалась лицом к Реджине.
— Ты когда-нибудь была влюблена?
Как всегда, когда она подумала о Дэниеле, Реджина вздрогнула.
— Да. Однажды.
— А как он с тобой обращался? — спросила Эмма. — Каким он был раньше?
— Он… обращался со мной как с принцессой, — сказала Реджина. — Он был терпелив со мной, и он был добрым. Он бы сделал всё, что бы я у него ни попросила.
Эмма несколько секунд молчала. Затем она сказала:
— Киллиан был таким поначалу, но… всегда были все эти условия. В то время я их совсем не замечала. Это всегда было: «ты такая красивая Эмма, и ты всегда делаешь, как я говорю» или «я так тебя люблю, потому что ты позволила мне разрушить твои стены». Это было похоже на промывание мозгов. Всю свою жизнь я думала, что я бесполезна, а потом он пришёл и сказал мне, что нет, я не бесполезна… я что-то значу для него. Но только если я делаю так, как он говорит.
Сердце Реджины замерло. Лицо Эммы в нескольких сантиметрах от неё было похоже на детское.
— Могу себе представить.
— Но дело в том, что я знала, что что-то не так. Каждый раз, когда я говорила что-то, что ему не нравилось, и он смотрел на меня, пока я не заткнусь, я думала: «это то, на что это должно быть похоже? Это то, что делают другие пары?». И я знала, что это не так. Но мне потребовалось так много времени, чтобы обрести его, и он по-прежнему делал меня счастливой большую часть времени, так что я просто… акклиматизировалась. Невозможность иметь друзей-парней была небольшой ценой за то, что кто-то держал меня за руку и говорил мне, что всё хорошо.
— Думаю, что могу всё это понять, — сказала Реджина, будучи не в силах оторвать от неё глаз. Эмма так плотно прижала ноги к груди, её щека тёрлась взад и вперёд о подушку, а покрывала были прижаты к подбородку, одна рука едва ли была видна сверху, что казалось, будто она пытается исчезнуть совсем. — Чего я не понимаю, так это почему ты не ушла, когда он впервые поднял на тебя руку. Ты срывалась на меня столько раз за последние несколько дней, что я поняла, что ты не из тех людей, которые станут терпеть от людей кучу дерьма. Почему с ним по-другому?
Очевидно, это был вопрос, который Эмма не любила задавать самой себе, не говоря уже об ответе на него. Она взглянула сквозь ресницы, и в её взгляде Реджина увидела, как она боится… и не только своего мужа. Эмма боялась того, что Реджина подумает о ней.
Недолго думая, Реджина потянулась через покрывало и сжала её руку.
— Всё в порядке, — сказала она.
Эмма посмотрела на их соприкасающуюся кожу и вздохнула.
— Я рассказывала тебе о том, как он в первый раз меня ударил. В тот день, когда он выставил меня на крыльцо и сказал ждать там.
— Да, — сглотнула Реджина. — Я помню.
— Когда это случилось, я была так… шокирована. Я думала, что сделала что-то ужасное, и просто не могла вспомнить, что это было. Он был зол и расстроен, и я была так ошеломлена тем фактом, что он всерьёз ударил меня, что я просто… онемела. Я сделала, как он просил. Я думала, что, в конце концов, он пустит меня обратно в дом, и мы поговорим об этом, и я извинюсь, и он тоже, и всё будет хорошо. Я просто предположила, что это моя вина, и всё будет хорошо, если я просто подожду.
— Но что же произошло на самом деле?
Эмма закрыла глаза.
— Он вообще со мной не разговаривал. Было очень холодно, и он заставил меня ждать там в течение нескольких часов, прежде чем, наконец, открыл входную дверь, а затем он просто пошёл наверх, не сказав ни слова. Когда я легла спать, он просто игнорировал меня. В конце концов, когда он, наконец, решил поговорить со мной снова через несколько дней, я почувствовала такое облегчение, что просто сказала себе забыть об этом, что это был одноразовый случай, и он находился под большим стрессом на работе, и не стоило отказываться от лучшего, что когда-либо случалось со мной, из-за глупой ссоры, которая немного вышла из-под контроля.
— Понятно, — медленно сказала Реджина, словно она понимала. — Что потом?
Стыд исходил от окоченевшего тела Эммы, как радиация. Её светлые кудри были разбросаны по подушкам между ними, и Реджина чувствовала, как что-то щекочет её щеку.
— Я спросила его, почему он это сделал.
— Спросила?
— Да. Это было неделю спустя, и с тех пор он был добр ко мне, так что я подумала, что мы уже прошли через это. Мы лежали на диване, и я сказала, что нам нужно поговорить об этом. Он сказал, что не о чем говорить, и я сказала ему, что есть, потому что я никогда не видела его таким раньше, и я до сих пор даже не знаю, что я сделала, чтобы расстроить его так сильно. И он просто стал холодным. Он даже не взглянул на меня. Он вздохнул и сказал, что совершил ошибку, женившись на мне. Сказал, что я — худшее, что случалось с ним.
Реджина сжала челюсти.
— Я бы послала его куда подальше.
К её удивлению, Эмма засмеялась.
— Я так и сделала.
— Ты… что?
— Я сказала ему, что он может идти нахер. Я сказала, что если он даже не в состоянии объяснить мне, не говоря уже об извинениях, почему он выгнал меня из моего собственного дома, тогда, может быть, он заслужил то самое худшее, что с ним когда-либо случалось. И я встала, чтобы уйти.
Реджина почувствовала знакомую тяжесть в животе. Эмма продолжила без просьбы.
— Он оттащил меня обратно и избил так сильно, что я не могла выйти из дома в течение двух недель. Это был первый и единственный раз, когда я отбивалась. Он прижал меня к стене и бил меня снова и снова, и он кричал на меня, и я ударила его в ответ достаточно сильно, чтобы он остановился на секунду. Потом он сдавил рукой моё горло, пока я не потеряла сознание. Когда я очнулась, то лежала на полу в гостиной, а Киллиан был там, рядом со мной, плакал. Он рыдал у меня на животе, и хотя он видел, что мне больно, и я не могу пошевелиться, он умолял меня не оставлять его. Он наконец-то извинился. Моё лицо распухло, и я не могла говорить, и он использовал этот момент, чтобы сказать всё, что он хотел: что он любит меня, что он нуждается во мне. Что он умрёт без меня. Что с этого момента он будет другим. Что мне тоже нужно измениться. Что он — единственный мужчина, который любит меня, потому что я такая упрямая, холодная, и со мной трудно быть рядом, и если бы я ушла от него, я бы всю жизнь жалела об этом. Он знал каждую мою неуверенность и недостатки и использовал их против меня в течение пятнадцати минут. Я просто позволила всему этому забраться мне под кожу, и я была настолько ошеломлена шоком, что мне даже не пришло в голову, что ничего из этого не было правдой.