Она слышала, как Эмма вошла в душ через две комнаты. Она знала, что это само по себе ничего не значило, но Реджина спала, а Эмма не разбудила её. Она только что вышла. Это о многом говорило.
Реджина прижала пальцы к губам. Их всё ещё покалывало.
Она не солгала Эмме, когда сказала, что не жалеет о случившемся — даже несколько часов спустя она уже скучала по этому. Она всё ещё ощущала, как руки Эммы обхватывали её тело, а зубы впивались в её нижнюю губу, и эти воспоминания пустили дрожь по её конечностям. Но она не могла фокусироваться на этом слишком долго, столько, сколько она хотела, потому что её взволновала новая мысль.
Эмма была расстроена. Возможно, это справедливо — но именно этого Реджина и пыталась избежать. Это было так типично для неё; каждый раз, когда она пыталась сделать что-то хорошее — правильное — всё заканчивалось тем, что она причиняла кому-то боль. Она накрыла рукой своё в лицо и застонала в сгиб локтя.
Но она лежала там так долго, что, в конце концов, вынудила себя вылезти из мятых покрывал и поправить их, как могла. Она вышла из комнаты и пошла в противоположном направлении от Эммы, закрыв за собой дверь спальни.
[Х]
Реджина приняла душ, накрасилась и оделась до того, как Эмма даже вышла из ванной. По пути вниз Реджина остановилась у двери, чуть не подняв кулак, чтобы постучать. Затем она передумала и направилась на кухню, прекрасно зная, что Эмма ждёт, когда она уйдёт, прежде чем выйти из-за двери.
Несмотря на это, Реджина пробыла одна на кухне долгое время, прежде чем Эмма, наконец, решила присоединиться к ней. Реджина прислонилась к столешнице, рядом с ней уже был готов кофе в кофейнике, её глаза были устремлены на пустые тарелки и стаканы сока, которые она поставила на барную стойку. Она барабанила пальцами по краю столешницы, задаваясь вопросом, в какой момент она должна просто сдаться и поесть в одиночестве. Затем она услышала мягкие, медленные шаги на лестнице. Она сразу же повернулась спиной, потянулась к кофейнику и налила две чашки, убедившись, что будет выглядеть занятой, когда дверь, наконец, откроется.
Эмма вошла в кухню, и её сердце остановилось где-то около горла. Вид Реджины, повёрнутой спиной, не заставил её чувствовать себя лучше. Она сглотнула, позволяя двери тихо закрыться за ней, прежде чем она выдавила из себя:
— Доброе утро.
Реджина обернулась, как будто не слышала, как она вошла.
— О, доброе утро, Эмма. Хочешь кофе?
Эмма кивнула.
— Да, пожалуй.
— Я собиралась приготовить яйца, — сказала Реджина, указывая Эмме сесть. Она неохотно это сделала. — Я просто решила подождать, чтобы узнать, в каком виде ты любишь.
— Э-э… омлет, если можно.
— Нет проблем, — сказала Реджина, ставя перед Эммой её молочный кофе. Она ненадолго улыбнулась ей, прежде чем отвернулась и направилась к плите.
Эмма прочистила горло, глядя на стакан апельсинового сока, который ожидал её, когда она пришла. Реджина вела себя нормально, по крайней мере. Может, она даже не захочет говорить о том, что случилось.
Эмма глубоко вдохнула и притянула свой кофе поближе, выглядывая из-под ресниц, чтобы пронаблюдать за плавными передвижениями Реджины по кухне. Её блестящие волосы покачивались, когда она шла, щекоча плечи. Она была одета в плотно облегающую белую рубашку, заправленную в чёрные брюки, и вид её восхитительно тонкой талии и натянутой верхней пуговицы окрасил щёки Эммы в тёмно-красный цвет. Она снова опустила глаза, уставившись в кофейную чашку.
— Эмма?
Она вздрогнула, не поднимая глаз.
— Что?
— Не могла бы ты сделать тосты?
От этого слова её кровь мгновенно заледенела. Не отвечая, Эмма встала со своего места и направилась к тостеру. Реджина оглянулась через плечо и увидела, как она сгорбилась, когда резала буханку хлеба, быстро сунув четыре ломтика в тостер, как будто они гнили в её руках.
Реджина сглотнула, отвернувшись к плите. Она схватила лопатку и подняла её, собираясь начать готовить, но что-то остановило её. Она повернулась к Эмме вновь.
— Ты в порядке?
Эмма дёрнулась так резко, что Реджина услышала, как щелкнула её шея. Не оглядываясь назад, Эмма наклонила тостер в сторону и заглянула в него, глядя на хлеб, который только начал поджариваться.
— Да, я в порядке, — сказала она, и для любого другого человека она звучала бы естественно. Но Реджина видела твёрдую линию её челюсти и слабый румянец на щеках. Обычно Эмме было трудно встретиться её взглядом, но сегодня она даже не пыталась взглянуть вверх.
— Ты уверена? — тихо спросила Реджина, постукивая деревянной лопаткой по бедру. — Я хочу поговорить об этом. Ты не думаешь, может…?
— Тосты будут готовы через минуту, — прервала её Эмма, не отрывая глаз от хлеба. Они даже близко не были поджарены. — Яйца уже готовы?
Реджина нахмурилась.
— Я ещё не приступала.
— Ладно, — сказала Эмма. Она сглотнула, и этот звук был невероятно громким в её ушах. — Я просто продолжу следить за ними.
— Хорошо, — медленно сказала Реджина. — Но можем мы, пожалуйста…
— Кстати, ты хотела тосты из белого хлеба? — прервала её Эмма, всё ещё не оглядываясь. — Я не спросила.
Реджина сощурила глаза.
— Белый подойдёт.
Эмма кивнула, всё ещё глядя на тостер. Жар, который исходил от него, заставлял её чувствовать, будто её лицо горит.
Реджина стиснула зубы и, наконец, отвернулась к плите. Она молча готовила им омлет, всё более и более агрессивно скрежеща зубами каждый раз, когда она слышала, как Эмма нажимает кнопку на тостере, чтобы проверить, что не сожгла ли она её завтрак, а затем медленно опускает рычаг снова вниз.
Тосты всё ещё были не совсем коричневым, когда Реджина попросила Эмму принести их, потому что их яйца были готовы, но она всё равно их вытащила. Эмма протянула Реджине две тарелки, а её глаза решительно смотрели в пол.
— Ты можешь сесть, — сказала Реджина, и Эмма тотчас же отвернулась, направляясь к островку. Реджина оглянулась через плечо, глядя на то, как она уходит. Эмма была одета в чёрный свитер поверх тёмно-синих джинсов, и она натянула рукава на руки так, как будто пыталась заставить их исчезнуть. Сжав губы вместе, Реджина отвернулась к плите, выскабливая яичницу из сковороды и на безвкусный тост.
Она отнесла тарелки к барной стойке и передала одну Эмме, которая прошептала слова благодарности, когда взяла её, но так и не подняла глаз. Она начала есть, как только Реджина села напротив неё. Реджина, тем временем, положила руки на стол и наблюдала за ней, не поднимая собственной вилки. Она знала по тому, как жевание Эммы замедлилось, что она почувствовала, что за ней наблюдают, но не признавала этого. Она продолжала есть, пока её щеки медленно искривлялись.
В конце концов, Реджина оказалась единственной, кто сдался.
— Эмма, — вздохнула она.
— Разве мы не собираемся увидеться с Генри? — спросила Эмма, всё ещё не отрывая взгляда от тарелки. — Тебе лучше поторопиться.
— Эмма, пожалуйста, посмотри на меня.
Это был её самый мягкий голос, и Эмма не смогла ей отказать. Она проглотила полный рот еды и, наконец, подняла глаза. Реджина смотрела на неё с взволнованным, нахмурившимся выражением лица. Даже сейчас она хотела её поцеловать.
— Что? — спросила она, уронив вилку обратно на тарелку. Выражение лица Реджины не изменилось.
— Мы должны поговорить об этом.
— Здесь не о чем говорить, — сказала Эмма, даря улыбку, которая была такой натянутой, что выглядела вымученной. — Давай, Реджина. Ешь свой завтрак, нам нужно спешить.
— Я в курсе, — сказала Реджина, не шелохнувшись.
Эмма моргнула и почувствовала, как её сердце забилось чаще, а в горле пересохло. Это был рефлекс — неважно, что Реджина была той, кто сидел напротив неё. Её тело привыкло, что Киллиан так себя вёл.