Выражение лица Бруно больше не искажено болью, оно смягчается. Его глаза вспыхивают, сменяясь тлением с прошлого вечера, когда он пристально смотрит на меня.
Я хочу извиниться и объяснить, что это был несчастный случай. Что больше никогда не буду носить высокие каблуки в офис. Это если у меня все еще будет работа. В конце концов, он сказал, что хочет меня уволить.
Но под его мрачным взглядом и пристальным вниманием я вздрагиваю. Нельзя отрицать, что под моей вежливой, деловой манерой поведения скрывается вспыльчивая итальянская кровь. У меня был только один брат, а не пять, но я могу постоять за себя. Если он хочет поединка взглядов, то давай, вперед, громила.
Бруно слегка наклоняет голову, словно ожидая моего ответа.
Встретившись с ним взглядом, я наконец отвечаю на вопрос Томми.
— А кто такой Брайан?
Ребята разражаются смехом над моим отрицанием существования вымышленного имени.
Томми сгибается пополам и хлопает себя по бедру, а затем по-братски обнимает меня за плечо.
— Она отлично впишется.
Единственным ответом Бруно является звон кубиков льда, когда он поправляет пакет на ноге.
Остальные продолжают дразнить его по поводу смены имени на Брайан.
— Лука, Нико, возвращайтесь к работе. Томми, иди и займись тестом. Глория, ты уволена.
Томми встает на мою защиту.
— Ты не можешь ее уволить.
— Она моя помощница. — Бруно скрещивает свои массивные, мускулистые руки под грудью. — Я могу делать то, что хочу.
— Тогда я тебя уволю, — говорит Томми.
— Хорошо. Тогда я смогу вернуться к своей настоящей работе, — шипит он.
— Это твоя настоящая работа. Настолько настоящая, насколько это возможно. Мы с тобой оба знаем, что нет ничего важнее нашей семьи. И для тебя нет ничего важнее, чем быть здесь. — Томми говорит авторитетно, оставляя за собой последнее слово.
Бруно откидывается назад, и его плечи опускаются в знак покорности.
— Ты ведешь себя не очень профессионально, Томазо, — замечает Бруно по-итальянски. К счастью, я свободно владею им благодаря своей матери.
Томми отвечает ему также.
— Это не корпоративная Америка, Бруно. Это магазинчик для мам и пап. Кстати, ты еще не был в «Маме и леденцах»? У них самый лучший шоколад.
Замечание о шоколаде прорезает пламя между ними. Их выражения лиц смягчаются.
— «Мама и леденцы». Звучит знакомо. Где это? — спрашиваю я, также на итальянском.
Четверо братьев хором: — Ты говоришь по-итальянски?
На моих губах мелькает улыбка.
— Sì.
Томми обнимает меня сбоку.
— Мы оставим ее у себя. Мама и папа будут в восторге от этой девочки. Добро пожаловать в семью, Глория. — При этом он жестом приглашает Луку и Нико выйти за ним за дверь. — Мы оставим вас, дети, разобраться во всем, как профессионалы, — говорит он через плечо.
Смех чередуется с их тяжелыми шагами по лестнице.
Вслед за ними комнату заполняет тишина.
— Могу я посмотреть на твою ногу? — осторожно спрашиваю я.
— Ты врач?
— Нет. Но я ломала несколько пальцев и плюсневых костей. Кроме того, я училась на врача скорой помощи и даже сдала экзамен. Но это было, когда я еще танцевала. Колледж был после того, как я покалечила пальцы ног.
— Почему ты вместо этого занялась бухгалтерией?
— Меньше крови и трагедий.
Похоже, он складывает эту информацию в папку в своей голове. Скорее всего, у него есть папка с надписью: «Глория — потенциально неблагополучный сотрудник».
Тем не менее, Бруно снимает носок. Я смотрю на его ногу — она очень мужественная, как и все остальное в нем, и опухшая. Но синяки минимальны, все выглядит правильно, и, к счастью, нет прокола от моего высокого каблука.
— Нельзя быть уверенным без рентгена, но думаю, что с тобой все будет в порядке.
Однако если момент, предшествовавший злополучному ранению, о чем-то говорит, то, возможно, нет. Я вспоминаю, как была в его объятиях, как наши взгляды встретились, наши губы разомкнулись от желания, а потом мы отпрыгнули друг от друга.
— Со мной все будет в порядке? — спрашивает он небрежно.
Я не в порядке.
— Если тебе станет легче, я сняла преступную обувь. — Я показываю на свои ноги. — Если хочешь, можешь торжественно выбросить их в мусорный бак или поджечь.
Эти слова эхом отдаются в моих ушах вместе со словами «Глория, ты уволена», сказанными Бруно всего несколько минут назад.
На его лице не отражается ни веселья, ни облегчения, на которые я надеялась, когда предложила ему честь уничтожить мои туфли.
— Мне не следовало там находиться.