— Вон там? — Указываю на место аварии, затем мой взгляд опускается на пол. Может быть, я ошибаюсь, и та химия, которую я чувствую, рождается из желания, чтобы все наладилось здесь, в Хоук-Ридж-Холлоу, чтобы у меня здесь было будущее, чтобы когда-нибудь снова влюбиться. — Если хочешь меня уволить, я пойму.
Он качает головой.
— Последнее слово за Томми.
С облегчением усаживаюсь на стол и качаю ногами, привлекая внимание Бруно.
Он вздыхает.
— Да, я вижу, ты сменила обувь. — Голос Бруно напрягается, словно он сопротивляется словам, когда говорит: — Спасибо.
— Тапочки Санты.
— Мне нравятся блестки.
— Правда?
— Немного блесток не помешает. Возможно, мне понадобится пара.
Я улыбаюсь, но его тон ровный, поэтому не могу понять, шутит он или издевается надо мной, что неприятно напоминает об отношении Коула к моей подработке.
Затем Бруно добавляет:
— Не уверен, что смогу вернуть ногу в ботинок. Или ходить. Снова. Когда-нибудь.
Возможно, Томми был прав, и он очень мягкосердечен.
Я снимаю тапочки и показываю ему свои ноги.
— Это результат перелома пальцев ног и того, как они выглядят после танцев на них. Несколько операций спустя... — Они довольно уродливые. — Я никогда не ношу сандалии, но, как видишь, я все еще могу ходить. — Похлопывая Бруно по руке, я говорю: — Уверена, что с твоей ногой все в порядке, и она не будет выглядеть как эти копыта.
При этом я вызываю смех, который соперничает со смехом его братьев, когда я спросила, кто такой Брайан. К сожалению, это за мой счет.
До того, как Коул бросил меня, чтобы отправиться в свое астрологическое, кристаллическое путешествие к просветлению, он настаивал, чтобы я всегда держала ноги прикрытыми. На самом деле, он был первым, кто назвал их копытами. Они не такие уж страшные. Это просто ноги танцора после нескольких лет запихивания их в неудобную обувь, работая в профессиональном пространстве.
Мои внутренности слегка подрагивают. Снова надеваю тапочки, и мое настроение падает. Возможно, мои надежды были напрасны, и Бруно — грубиян. Выглядываю в окно, чтобы почувствовать рождественское настроение. Белые и разноцветные огни светятся, как яркие жевательные резинки, а снег продолжает падать.
Поднимаю подбородок, отвожу плечи назад и говорю:
— Мне нужна эта работа, и я хотела бы остаться. Я приложу все усилия, начиная с этого момента. Расскажи мне, на чем ты остановился перед тем, как мы снова чуть не поцеловались, и...
Бруно выпучивает глаза.
— Я имела в виду до того, как я раздробила тебе ногу.
— Моя нога в порядке. Ты сама так сказала.
Приподнимаю обе брови, удивленная тем, что он признает это.
Преувеличенно вздохнув, тот говорит:
— Ты можешь остаться. Только без высоких каблуков.
— Договорились. — Я протягиваю ладонь для рукопожатия.
Бруно не пожимает мою руку. Это почти как наказание, словно он знает, как сильно я хочу прикоснуться к нему, почувствовать его крепкую хватку против моей, может быть, потянуться к его предплечьям, переместиться к бицепсам...
Следующие несколько часов, сидя на своем месте, закинув ногу на ногу, Бруно отдает мне распоряжения, пока снег накапливается в сугробы на подоконнике. Его братья прощаются, уходя в конце дня. Задерживаясь допоздна, я чувствую, что Бруно — трудоголик, или ему доставляет удовольствие наблюдать, как я делаю тяжелую работу.
Кобальтовые сумерки переходят в черные, когда я заканчиваю работу, и все готово к глубокой очистке, а затем к покраске завтра. После этого мы будем готовы к работе.
У меня урчит в животе, и я морщусь, смутившись.
— Нам, наверное, пора закругляться на сегодня. — Бруно спускает ноги со стола и медленно встает.
— Нужна помощь?
— Нет, я в порядке. Помнишь?
— М-м-м. И я сохраняю спокойствие, продолжаю, — бормочу я.
Он стонет, когда нагружает ногу.
Я натягиваю пальто и закутываюсь.
— Если я спрошу, нужна ли тебе помощь при спуске по лестнице, ты снова будешь угрожать мне увольнением?
— Возможно. — Бруно, крепкий мужчина, сглатывает боль или понимает, что все не так уж плохо, и делает так, что пройти через всю комнату с травмированной ногой выглядит относительно легко. Его спуск по лестнице — это совсем другая история.
— Могу я угостить тебя ужином, чтобы загладить свою вину? — спрашиваю я.
— Никакого братания между сотрудниками не будет. — Он морщится, перенося свой вес на больную ногу, когда мы выходим на лестничную площадку.
— Понятно. А приносить печенье в офис можно?
— Спорно. Какое?
Мои губы подергиваются в улыбке, когда я затягиваю шарф.