Поджидая отхода поезда, они вместе с провожающими сгрудились на перроне и негромко пели:
С тех пор прошло полвека, а эта песня, на слова Есенина все еще звучит в моей душе.
… Доехав, наконец, до Краснодара и распрощавшись с дорожными знакомыми, вышли мы из страшной вагонной духоты на перрон, где было чисто, свежо и прохладно.
Здесь встретил нас седой стройный генерал-майор, с неснимающейся черной перчаткой на левой руке. «Протез» — догадался я.
А генерал, вежливо и приветливо поздоровавшись, представился:
— Василий Дмитриевич Сухотин. Руковожу местным отделением комиссии. Так что нам с Вами предстоит вместе поработать.
Тонкие, интеллигентные черты лица Василия Дмитриевича, его естественная и дружелюбная манера держаться произвели впечатление на всех нас, даже на Алексея Петровича.
Кроме генерала, нас встречал загорелый дочерна мужчина средних лет, увидев которого, Алексей Петрович оживился и, знакомя нас, сказал:
— А это археолог Никита Владимирович Анфимов, директор Краснодарского музея, мой старый приятель.
Никита Владимирович тут же пригласил нас жить в музее.
— Хоть и не очень-то комфортно, но спокойно, — пояснил он.
Однако Василий Дмитриевич сказал, что в гостинице нам будет удобнее, и мы, свободно разместившись в трофейном «опель-адмирале», туда и направились.
Краснодар поразил меня красотой и каким-то даже странным для военного времени благополучием Разрушенных домов попадалось очень мало. Аккуратные, ухоженные дома, в основном одноэтажные я двухэтажные, обычно имели впереди зеленые палисадники, а сзади — фруктовые сады. Вдоль тротуаров зеленели каштаны и липы.
Огромный красный неуклюжий пятиглавый собор — из тех, что во множестве строились на Руси во второй половине XIX века — также со всех сторон, кроме западной, был обсажен деревьями.
На улицах было полно народа, в том числе и молодежи, чего в центральных русских городах в то время не наблюдалось. Тут я обратил внимание на одну странную особенность. У всех красивых молодых женщин на левой щиколотке были марлевые повязки шириной примерно по 10 сантиметров.
Когда я попросил разъяснений у Василия Дмитриевича, он довольно мрачно ответил:
— Девушкам, работавшим во время оккупации в офицерских публичных домах, немцы татуировали на левой ноге своего орла со свастикой. Свести такую татуировку невозможно — только, может быть, пере садкой кожи.
— Бедняжки, — расстроилась Анна Васильевна.
— Да Вы их не жалейте, — пробурчал Никита Владимирович, — это в солдатские публичные дома девушек загоняли силой. В офицерские они поступали на работу только добровольно.
Однако Анна Васильевна снова упрямо повторила: «Бедняжки», вызвав у Никиты Владимировича даже нечто вроде замешательства.
Но вот мы подъехали к двухэтажному зданию гостиницы — как разъяснил нам Василий Дмитриевич, пока единственной, работавшей в городе.
Директор гостиницы — лысоватый толстяк с добрым бабьим лицом, на котором особенно нелепо выглядели черные чаплиновские усики — весь взмок, когда прочел наши мандаты. Однако через несколько секунд он лучезарно улыбнулся Алексею Петровичу, отер руки о свою гимнастерку, на которой красовались три золотых и одна красная нашивка (три тяжелых и одно легкое ранение), орден Красной звезды и медаль За отвагу", и сказал:
— Все будет сделано, товарищ профессор, только вот придется подождать несколько минут. Но отдельного номера даме мы предоставить не сможем. В вашем же номере угол отгородим ширмочкой — у нас есть такая — орехового дерева и с инкрустациями. Вы с товарищами либо здесь в коридорчике обождите, либо в нашем садике.
Мы действительно немного погуляли по чистому веселому гостиничному садику, но когда вернулись, номер наш еще не был готов. А по коридору слонялись без видимого дела несколько штатских людей разных возрастов. Один из них — пожилой, худющий человек в очках и синем френче полувоенного образца — попросил меня дать ему закурить. Я дал. А потом спросил, что он и другие люди в коридоре здесь делают.
— Да вот, понимаешь, — сумрачно ответил он, — жили мы здесь в номере, 12 человек, все командировочные, все по брони. Так нелегкая принесла какое-то начальство из Москвы. Нас и выбросили. Теперь сами не знаем, что делать. Хоть под забором ночуй.
У Алексея Петровича, который слышал этот разговор, лицо окаменело. Он знаком подозвал к себе директора и ледяным тоном ему сказал:
— Через 10 минут Вы обратно поселите всех, кого Вы из-за нас выгнали из номера, и извинитесь перед ними. Если опоздаете хоть на минуту, я прямо отсюда позвоню Швернику и доложу ему о Ваших безобразиях — тогда берегитесь. Засекаю время. — и он действительно посмотрел на часы.
Толстяк позеленел, пробормотал: "Так точно, товарищ профессор", — и куда-то убежал со всех ног. А Алексей Петрович обратился к директору музея: "Если ваше любезное приглашение остается в силе, то мы не преминем им воспользоваться".
— Ну, конечно, милости прошу, — отозвался Анфимов и не без злорадства добавил: — Я же говорил…
С гостиничным номером status quo bellum было восстановлено даже раньше, чем через 10 минут, и мы снова сели в машину и направились в музей. Анфимов сказал Анне Михайловне:
— Мужчины будут жить в сухом и чистом полуподвале, а Вас мы поместим в маленькую комнату на первом этаже, где фонды. Вот только, — немного замялся он, — эта комната находится рядом с уборной.
— Это ничего, это ничего, — поспешно ответила Анна Васильевна, и я понял, что она все-таки изрядно настрадалась в поезде.
По дороге я думал о том, как сильно испугался директор, а ведь фронтовик был, и не из робких — медаль "За отвагу" просто так не получишь. И это не первый раз наблюдал я, что люди нормальные и даже очень храбрые на фронте во всю "празднуют труса" на «гражданке». Видимо, с оружием в руках, имея перед собой врага и цель, человек чувствует себя в большей безопасности от наших хозяев — хотя это иллюзия, один СМЕРШ чего стоит. А вот демобилизовавшись, он снова сознает себя в полной их власти, проявления которой непредсказуемы…
Полуподвал, находившийся под основным зданием музея, и в самом деле оказался сухим и чистым. Окна его, на три четверти выходившие в специальные ниши, только сантиметров на 30 возвышались над землей, так что света было не слишком много. Анфимов с моей помощью притащил со склада три матраца, которые мы положили прямо на пол. Из своей квартиры, помещавшейся тут же при музее, он принес подушки, одеяла, чайник, ложки и кружки. А дощатый некрашеный стол и лавки в полуподвале и так были…
На другое утро мы собрались в просторном кабинете Сухотина, помещавшемся в трехэтажном белокаменном особняке с затейливой, стиля модерн, лепниной на фасаде, возведенном, видимо, в конце XIX века. Кроме нас, в кабинете было еще трое офицеров и один Штатский — работники комиссии — а также элегантная девушка-секретарша.
Василий Дмитриевич усадил нас за длинным столом, перпендикулярно примыкавшим к его обширному письменному и роздал нам отпечатанный на хорошей бумаге международный ценник памятников истории, археологии, искусства и культуры, а также карты-двухверстки Краснодарского края с отметками в виде разноцветных кружочков. Затем он сказал примерно следующее:
— Вам предстоит большая работа. Ценник имеет только вспомогательное значение. Он поможет вам, как в английских судах, по аналогии определить ценность того или иного памятника и стоимость нанесенного ему ущерба. На картах помечены объекты, входящие в вашу компетенцию, может быть и не все (это вы установите сами), но, безусловно, подавляющее большинство. Вам предстоит работа как в самом Краснодаре, так и в большей части Краснодарского края — в различных станицах, деревнях и их окрестностях. Полагаю, необходимо, для лучшей вашей ориентировки, ознакомить вас с особенностями истории края самых последних лет. Краснодар был захвачен немцами 11 августа 1942 года. Оккупация города и края продолжалась немногим более года. Политика оккупационных властей здесь была совсем иной, чем в центральной России. После тотального уничтожения евреев, коммунистов и лиц, занимавших мало-мальски заметное официальное положение, немцы террористических актов по отношению к местному населению не проводили. Более того они стремились всячески подчеркнуть свое благорасположение. Например, целые армейские немецкие подразделения выделялись для помощи крестьянам в полевых работах. Может быть, тут сыграло роль то, что кто-то убедил Гитлера, будто казаки-де — особая нация арийского происхождения, потомки остготов. Был даже создан из кубанских казаков пронемецкий кавалерийский корпус, командовать которым был поставлен кубанский же казак из эмигрантов — генерал Марков. В этом отношении немцы проявили к кубанским казакам большее доверие, чем к донским, у которых таким же корпусом командовал немецкий генерал фон Паннвиц.