Плакущев вновь, сдерживая дрожь, засвистал сквозь зубы:
– Да что он? Ничего! Работает и работает… Как сказать – ни богу свеча ни дьяволу кочерга. Да и то подумать – своего дела у него, чай, позарез… Своей-то земли у него хоть и на три души, да у других берет. Мужик сильный! Что не брать! – Он посмотрел на Жаркова и, видя, что этим Жарков тоже интересуется, продолжал: – Он нонче в поле-то душ на шестнадцать запахал. Где ему в совете торчать?… Старик – дедушка Максим – отработался.
– А он что, арендует землю?
– Как арендует? Берет – и все… Не без этого… А то разве рысака на три души прокормишь? Он съест. – Плакущев ногой отодвинул гнилую мякину, пригласил присесть Жаркова и вновь заговорил: – Бедняка, я так думаю, в совет надо: хоть бы Шлёнку.
– Кто это Шлёнка?
Плакущев замотал головой:
– Я с тобой, как со всеми… Шлёнка – Пискунов, знаешь-ка? Овец шлёнских после бар роздали – они у крестьян замухрились… Ну и его тож Шлёнкой прозвали. Изба-то у него на краю Бурдяшки вот-вот свалится…
– А-а-а-а, знаю… знаю… Дурной ведь больно?
– Ну-у-у, нет. У него голова бедовая… Ему бы только подпорку, а там он пошел… С тебя вот сыми штаны да пусти на улицу, и ты согнешься…
«Что это у него за примеры – рубашка, штаны? А хорошо», – подумал, все больше увлекаясь Плакущевым, Жарков.
– А у него хоть лошаденка и есть, да хворая, от бедности обезножила, а плужка нет, сбруйки нет – уцепиться-то и не за что.
Жарков быстро, внимательно осмотрел Плакущева.
– А Чухляв? – спросил он, в упор глядя на Плакущева.
– Чухляв? Егор Степанович? Как тебе сказать. Вот, к примеру, человек научен правой рукой молиться аль что там – левой рукой и трудов уж стоит… А так мужик – голова крепкая…
5
Егор Степанович бороздкой ходил весело. Посвистывал… От ходьбы у него расправлялись сухие мускулы.
– К чему в поле выехал? Аль дома надоело сидеть? – спрашивали проезжие крестьяне.
– Соскучился, по пахоте соскучился, – откликался он. – Кости застыли, расправить малость!.. А ты гляди – ось-то у тя в колесе! – шутил он и мурлыкал песенку: – «Как солдат шел на войну». Это у него было весьма редко – только в минуты наивысших удач, а теперь он и чувствовал полную удачу: пашет, сам пашет! Сначала, когда первый раз пустил лошадей на загон, у него от волнения задрожали руки. – А если не смогу пахать? Перезабыл?… Сраму тогда на селе не оберешься!
А тут плужок пошел… Да еще как! Оттого и пел песенку Егор Степанович и в то же время думал:
«Вот так заработаем… А чужие люди кормить не будут. Чужие люди норовят тебя самого с потрохами… Жрать захочешь – придешь. Я с тебя тогда шесть шкур спущу».
Вдруг откуда-то сорвался и налетел на чухлявских лошадей рой слепней и пестряков… Лошади вскинули уставшие головы, замотали хвостами и начали то и дело биться, останавливаться в борозде.
– Вот налетели. Вот принесло вас, вот невидаль! – закричал Егор Степанович.
Он некоторое время кнутом сшибал слепней со спины лошадей, потом сорвал рыжий пиджачишко, замахал им. Слепни загудели и, словно растревоженный рой пчел, с новой силой кинулись на лошадей. Гнедая кобыла начала брыкаться задними ногами, бросая пахотой в лицо Егору Степановичу. У Егора Степановича по телу потекли ручьи пота.
– Вот сволочи, – выругался он, и сам от своей ругани приостановился.
– Выпрягай, выпрягай, Егор Степанович, – посоветовал со своего загона старичок Чижик, так прозванный на селе за малый рост и шустрость.
– Полдничать надо! – подхватили со всех сторон пахари.
– От шлепней теперь не отобьешься!
– Вот жара спадет!
– И то, и то, – ответил Егор Степанович и кинулся выпрягать лошадей.
Отстегнув постромки у пегой кобылы, он отвел ее к телеге под вяз. Затем повел гнедуху. Рой жирных слепней взвился, метнулся и сплошь облепил ей живот. Гнедуха задрожала, вскинула задними ногами, в два-три прыжка перескочила пахоту и остановилась, срывая верхушки полыни на непаханной части загона.
«Уйдет, проклит!» – подумал Егор Степанович и ласково заговорил:
– Ну, что ты? Что ты, родная? Чай, обедать сейчас… овсеца дам. Аль полынь тебе слаще?
Гнедуха фыркнула, вскинула веером хвост и, развевая гривой, рубежом понеслась на полянку к березовой опушке.
– Вот демон… вот демон… Яшка набаловал. Яшка! У меня бы не убежала… Я бы…
Он бежал и слышал, как ему со всех сторон (это даже чуточку польстило ему) пахари подавали советы:
– А ты не пугай ее! Не пугай, Егор Степаныч!
– Подкрадывайся! Будто не за ней!
– Сразу! Сразу!
– Цапай смелей!
– С куста! С куста! Чтоб не видела!
– Спереду, Егор Степаныч! Спереду!
Егор Степанович перескочил овражек, добежал до поляны.
– Ну, ты, мила, мила, – забормотал он и боком, словно приближаясь к колючей проволоке, пошел на гнедуху.
Гнедуха прижала уши, дрогнула и помчалась полем по направлению к «Брускам».
6
На «Брусках» около кургузых березок, на лбине обрыва сидели Яшка Чухляв и Жарков. Внизу, под обрывом, покачиваясь в солнечной колыбели, расхлестнулась Волга, а за березками артельщики ковыряли залог.
– Ну, так вот, – теребя кепку, говорил Жарков, – растратчики мы. Время свое мотаем направо и налево, словно пропойцы. Вот ты, к примеру, парень еще молодой, много в тебе сил, а живешь, слышал, шарлатанишь.
Жарков оборвал: в зелени березок показались упругие голые девичьи ноги. Он некоторое время смотрел, как они мелькали в кустарнике, потом березняк дрогнул, и на лбину, чуть в сторонке, вышла Стешка. Ветер трепал на ней короткую юбку, а синяя полинялая кофточка плотно облегала спину и грудь. Было видно, что Стешка давно выросла из этой кофточки: рукав кофточки лопнул и оголил часть плеча.
«Сколько здоровья в этой девушке», – подумал Жарков и залюбовался тем, как быстро и умело Стешка мыла ведерко для варева.
– Чья это?
– Кто? – Яшка оторвался от дум.
– Вон та девушка?
– А-а-а, Стешка-то? Огнева, дочь Степана.
Перед Жарковым всплыли сухие, с поблекшими лицами женщины большого города… Они всегда казались ему сухими, с поблекшими лицами… Он невольно вспомнил свою жену – короткую, согнутую и вечно куда-то бегущую с кипой бумаг под мышкой… И глаза заволокло дымкой.
– Фу… Фу!.. – фыркнул он и, чтоб отогнать всякие сравнения, заговорил: – Тебе надо ехать учиться, Яша. чего тут небо коптишь?
Батюшки! – Стешка всплеснула руками. – Глядите-ка! Яша, гляди-ка, отец-то!
Прямо на «Бруски», перескакивая через рытвины, мчалась гнедуха. Вслед за ней, обливаясь потом, с перекинутой через плечо портянкой, бежал Егор Степанович.
Яшка кинулся к гнедухе.
– Стой! Стой! – Огнев остановил. – Стой! Яша, стой! Поглядим, как батя твой ловить будет!
– Ну-ну, Егор Степанович, – из-за куста вышел Николай Пырякин, – знаток ты в этом деле… меня укорял…
– Чего стоишь? – закричал на Яшку Егор Степанович. – Аль чужая лошадь? Лови!
– Лови? Чай, не я упустил.
– Пес! – буркнул Егор Степанович и пошел на гнедуху, заходя сбоку.
– Яшка, слови, – шепнула Стешка. – Гляди, у него глаза выскочат.
– Ну, слови!.. Поглядим…
– Злой ты, – Стешка улыбнулась.
– Не злой.
– Стой, стой, милка, голубка, стой – бормотал Егор Степанович. – Просмеетесь. Я хоть лошадь ловлю, есть чего ловить, а вы – блох только. Это вам и ловить по башкам вашим…
Гнедуха перешла на другую сторону ложбины, потом дрогнула, вскинула ноги и перебежала в березняк.
– Э-э-э-э! – Огнев засмеялся. – Мы хоть блох – и то разом ловим… А ты вот!
Егор Степанович долго бегал за гнедухой – из березняка в ложбинку, из ложбинки на пахоту, с пахоты опять в ложбинку и опять в березняк. Раз гнедуха подошла совсем вплотную к корове Николая. Николаю стоило бы только протянуть руку и уцепиться за постромку…