По словам столичных господ — провинциальные балы отличались очаровательной легкостью и простотой. Степенный полонез не длился тридцать минут, а количество столпившегося народу не мешало ходу танца. Если здесь веселилась и цвела молодежь, то на императорских приемах преобладала знать далекого от хлопотной молодости возраста. Балы превращались в нудные завуалированные оды престолу, принижение заслуг и богатств друг друга. Едино весело и там, и здесь было пожилым мужчинам, раскидывающим карты в плотных клубах табачного дыма.
Поместье Брусиловых было вдвое больше их собственного — высокие внушительные люстры с тысячами свечей, вычищенные до блеска канделябры на стенах и легкая музыка, плывущая над головами приглашенных. Мать заметно нервничала — одетая по последнему писку моды, она предпочла выгодно оттеняющий её черный волос бордовый цвет и легкую волну кудрей вместо высокой замысловатой прически. Варвара же нарядилась в платье глубокого синего цвета. Тонкие оборки скромно прикрывали квадратный вырез, делая его не таким приметным, открытые руки и плечи вечером неизменно станут местом пира для комаров и мошек. Всяко лучше, чем нежно-лиловое, которое так настоятельно и долго советовала ей матушка и почти натянула силой поверх исподнего. Тот маленький клочок ткани, которому полагалось находиться на груди, явно не соответствовал ни единому правилу приличия, о чем Варя и заявила, категорически отвергнув её выбор.
Как и полагается, отец и сын встречали гостей у дверей. О, о их родстве можно было и не говорить, это понял бы каждый. Оба высокие, широкоплечие, они возвышались на две головы над толпою и казались воистину огромными. Но не было в них неповоротливости и неловкости, свойственной высоким крупным людям — что старший, что младший — казались затесавшимися в толпу бедных овец хищниками.
Солдатские парадные мундиры подчеркивали мускулистость рук и стройность торса, широкий разворот плеч, сильную спину. Идущие перед Варей и Настасьей к выходу девушки нестройно хихикали в белоснежные перчатки, стреляли взглядом в Самуила.
«До чего же хорош собой», «А какая выгодная партия», «Проникновенный взгляд, подайте нюхательные соли, я сейчас потеряю сознание или самообладание. Ещё не решилась…»
А Варвара смотрела вперед и ничего из того не видела. Сравнивала. Светлый волос не приятного теплого оттенка, как у Грия, он скорее сероват, неприметен, кажется тусклым. Аккуратная линия носа, такие же широкие, как и у неё, четко выделяющиеся скулы, грубая небрежная линия узкого рта. Не было в нем чувственности — словно высеченный из мрамора. Холодная красота. Неживая.
Она не сразу поняла, что вот уже несколько мгновений Самуил молча пропускает новоприбывших в дом, не рассыпаясь в благодарственном приветствии, как отец. Взгляд фиолетовых глаз упирался в серые — темные, холодные и глубокие словно грозовые тучи. И эти глаза насмешливо прищурились. Варя не увела взгляд, как полагалось поступать. Внутри поднималась волна невесть откуда взявшегося протеста, барыня выше вздернула подбородок.
Самуилу стоило бы отвернуться, разочароваться в вызывающем поведении. Его же напротив это позабавило. Уголок губы дернулся, неровно приподнимаясь, словно мужчина сдерживал улыбку, а затем он совершенно бесчеловечно и нахально ей подмигнул. Вызывая бурный всплеск негодования у оборачивающихся девиц.
Бесстыдство какое.
Варвара недовольно цокнула языком, и, отвернувшись первой, с нажимом растерла переносицу. Так поддевает друг друга босоногая крепостная ребятня, никак не высшее сословие.
Совсем скоро они поравнялись с широкими дверьми, на пороге Артемий Агафонович склонился в приветственном полупоклоне, едва касаясь губами костяшек материнской руки, закрытых легкой бордовой перчаткой.
— Рад видеть вас и нашу превосходную Варвару Николаевну. Проходите же, совсем скоро мы присоединимся к вам.
Нашу. Губы Вари изогнулись в вежливой холодной улыбке, приветствуя хозяев, она присела в поклоне.
— Для нас большая честь быть здесь, ваше высокопревосходительство. — В голосе матери тягучей нежностью переливается лесть и раболепие. Её поклон оказался глубже положенного. Чем заслужил генерал-аншеф такую изумительную покорность матушки? Всегда холодная, расчетливая и черствая, с высшими по чину она держалась уважительно, но гордо. Не позволяла заискивающим ноткам скользнуть в голос, ни единого разу не унизилась, принижая свой род и возвышая иных. О холодном, почти мужском расчете её матери было известно каждому. А сейчас Варвара глядела и не узнавала. Это настораживало куда больше, чем отеческое «Наша» из уст постороннего их роду мужчины. — Пойдем же, Варвара, судари ещё порадуют нас своим вниманием.