— Обещай. Не был я тебе врагом все это время, уважал и чтил твои земли. А что до привязи, так иначе б сожрал…
— Сожрал. — Насмешливо согласилась нечисть, вздохнула тяжко, из широкого рта полились потоки грязной воды. — Не уйдет он с болот, потонет. Ты скажи лучше мне, маленький убийца, оно стоит того? Я чую твою тоску, ты ж понимаешь все, с собой прощаешься. Неужели ты загубишь молодую жизнь просто так? Разве стоит?
Громкий треск неожиданно прекратился, раскуроченный, зияющий дырами щит громко лопнул, осыпая серебряным песком воды и траву. Сотни кружащихся в ветре светлячков, пророчащих его гибель.
И впервые, глядя на танец погибающей магии, Яков улыбнулся по-настоящему. Засмеялся, прикрывая глаза.
— Она того стоила.
Как Глинка могла так обмануться? Забыться. Понадеяться на что-то большее, на что-то светлое. После всех бед, в которых была виновна, после всего зла, что причинила другим. Недостойная.
Один день сменялся другим, а она не могла заставить себя выехать из комнаты, начать двигаться дальше. Все представление о будущем неожиданно стерлось, утонуло в пиве, весь мир затянуло маревом. А под закрытыми веками мерцал его образ, переливался золотыми нитями. Насмешливо тянулись в улыбке губы, плясали бесы в черных глазах и Варвара захлебывалась в боли. Утыкалась в ладони, с нажимом растирая лицо, ругаясь так, что впору отсохнуть языку. Ей бы ненавидеть колдуна, да как можно?
На первом этаже постоялого дома разрастались вширь грубо сбитые столы и лавки, хозяйке было куда проще выставить еду там, чем носить постояльцам в комнаты. Глинка намертво вросла в одну из лавок. Под сочувствующим взглядом хозяйки бросала деньги на стол, упиваясь до дурноты, до забвения. Лучше так, в бреду добираясь до постели, чтобы провалиться в липкую дрему без снов. Лучше так, чем скитаться мыслями в прошлом, теша себя воображаемым продолжением тяжелой, но такой желанной жизни.
Там она оставалась на болоте, там грубо хохотал Яков, когда под тонкой ногой Авдотьи проваливалась вниз коварная кочка и упыриха с надрывным воплем скрывалась под водой. Там они проверяли силки, переругиваясь и шутя.
Здесь она была совершенно одинока. Потеряна.
Сильная ведьма?
Ошибаешься, Яков, еще никогда я не чувствовала себя настолько жалкой и разломленной.
Укладывая лоб на руки, Варвара закрыла глаза, делая шумный вдох. Все плыло, а легче не становилось. Врали все, когда говорили, что пьянство помогает забыть горе, что в водке найдется спасение. Пиво травило не меньше собственных мыслей, ее воротило.
Скамейка напротив тихо скрипнула, удар по деревянной столешнице разнесся гулом в ушах. Варвара приподняла голову.
К ее кувшину присосался потрепанный незнакомец — рубаха разодрана от ворота до плеча, на губе разлился фиолетовый синяк, поднялся вверх по скуле, а кожа на переносице лопнула, оставляя неприглядную полосу подсохшей крови. Сделав пару жадных глотков, он застонал в пустое глиняное горло, шумно поставил посуду обратно на стол и вытер рот широким рукавом с маслянистыми пятнами.
— Ежели вкусно, так сам себе и закажи. — Язык заплетался, голос ее подвел, запнулся на последнем слове, Варвара озадаченно нахмурилась.
Юноша не устыдился, икнув, нажал пальцами на разбитую губу и поморщился, невозмутимо передергивая плечами.
— Отвратное пойло, да разве ты иначе уймешь боль душевную…
— Не латает оно ничего, не придумали еще такого лекарства. На время глушит. — Убирая одну руку от лица, Варя потянулась к кувшину, потрясла вниз горлышком, убеждаясь, что он действительно опустел. И со вздохом сожаления поставила обратно на стол. Следовало бы заказать еще, но тогда ноги перестанут держать, она не добредет до комнаты.
— Вот чего вы бабы такие непонятливые и мерзкие? — Он обреченно махнул в ее сторону рукой и улегся напротив, копируя удобную позу. Ей пришлось задрать голову, чтобы встретиться взглядом с ореховыми глазами, тот в ответ глядел не мигая, жал губы. — Все для вас делаешь, а вы, бестолковые, хаете только, голосите и клянете на чем свет стоит. Дура дурой, ой какая же моя Забава глупая бестолковая баба…
Ей бы оскорбиться, подняться с лавки и уйти прочь от вусмерть пьяного соседа. А Варвара осталась. Сжала губы, пытаясь сдержать понимающую улыбку… Вот оно как, видно многие топят свои разбитые сердца в самагонке да пиве. Одинаково у них судьба складывается.
— Оставила тебя, да?
— Да какое там, — устроив удобнее черную кудрявую макушку на вытянутой руке, он постучал пальцами по протянутой кисти барыни, та не отдернула. — К ней Иван Васильев, сын Панкратова сватается, богатый, дом чашей, крепостные свои. И оденет, и причешет, дура в руки никогда больше ничего тяжелее зеркала не возьмет. А она все люблю тебя, Васенька, люблю. Что я дам ей? Жалкую хибару с проваленной крышей? Не хочу такой судьбы для Забавы. Ее батюшка рад, весь лоб о церковный пол расшиб, а она носом воротит, ко мне ночами бегает.