— Достаточно! — Не пытается вырваться из железной хватки, не желает провоцировать и без того разъяренного Грия. Ловить очередную перчатку у чужого носа было бы выше её сил. В голосе Варвары звучит неприкрытая отчаянная тоска. — Обговорим всё позже, Григорий Евсеевич.
Он полыхает, горит яростью так ярко… Но при взгляде на её дрожащие губы огонь в глазах выцветает, оставляет скорбное пепелище. Саломут заставляет себя кивнуть.
Где-то из-за соседних могил приближаются голоса. Похороны завершились, собравшиеся люди возвращались к своим экипажам. Она же едва успевает одними губами взмолиться.
«Пожалуйста»
Душегубица, заставляющая закрыть глаза на чувства, повернуться спиной к своей любви. Варвара до последнего следит за его отдаляющимся силуэтом — напряженная спина, пружинистый резкий шаг. Пока чужая рука не прихватывает подбородок, заставляя перевести взгляд на Самуила. В глазах мужчины пляшут сбежавшие из преисподней черти, голодные, охочие до чужой крови. Вот-вот они сожрут положенную на их алтарь жертву. И жестокие губы впечатываются в ее рот поцелуем, кусая, сминая сопротивление.
Варвара так отчаянно, так сильно его ненавидит. Ненавидит за каждый вздох, каждое движение.
— Я непременно убью его. И ты будешь видеть, что делает с людьми твоя непокорность. Так будет с каждым.
— Если сердце Грия остановится, я клянусь, твоё замрет следом.
[1] Тупой. Старославянское ругательство.
[2] Франц. Моя любимая вещица. Не имеет конкретного перевода. Doudou — любимая игрушка ребенка, без которой он не может есть или спать.
Глава 5
Черный стежок с мягким шелестом черной нити лег поверх первого на канву. Деревянное пяльце в руках дрогнуло. Варвара небрежно откинула за спину прядь волос, скользнувшую на ткань, и снова склонилась за рукоделием. Внимательно, устраивая на положенное место каждый аккуратный крестик. У двери послышался очередной тяжелый вздох.
Авдотья боялась этой картины, каждый раз, заглядывая из-за плеча барыни, она неловко переминалась с ноги на ногу, но молчала. Достаточно было единого грубого окрика.
Варвара вышивала уже седмицу после смерти Аксиньи. Натруженные пальцы ныли, спину сводило, хрустели шейные позвонки и темнело в глазах. Но ежели барыня не занимала руки работой — появлялись они. Тени и силуэты в углах, чужой горячий шепот и плачущие мольбы. Она слышала топоток мелких ног по усадьбе, пение девичьих голосов у пруда и мягкий шепот нежных трав. Она видела яркие сны и лила их на картину. Бабушка стала одним из кошмаров — повторяющее действо: мертвые топи, размазанный брусничный сок на коже босых ног, ее предупреждения о рыщущей рядом смерти и Оно. Существо, пронзающее глазами-колодцами. Тонкое, в обветшалой мужской рубахе, доходящей до пояса и широких штанах. Спутанные длинные черные волосы не позволяют разглядеть силуэт как следует. Но зубы… Десятки острых белоснежных игл, обнажающихся в широкой, нечеловеческой улыбке. Оно смеется над ней, по-птичьи склонив голову, с интересом шагает вперед. И в том сне она не пытается сбежать, собственные руки по локоть в крови, они тянутся навстречу длинным когтям. Варвара нежно улыбается.
— Увидит кто, так дар речи утратит, Варвара Николаевна. — В голосе Авдотьи тихий укор. Задумавшаяся Глинка крупно вздрогнула. Игла соскочила с плотного ряда крестиков и хищно вонзилась в подушечку пальца. Она резво отдернула руку.
— Что пристала ко мне? Каждый по-своему горюет, тебе больше приглянулся бы крик мой, да розги на собственной спине? — Голос кажется чужим, хриплым и тяжелым. Набухшая алая капля упала на белоснежную канву, разукрасила ярким пятном место у плеча чудовища. Чудно. Словно маленький болотный огонек. Ей захотелось изобразить и его. Посасывая пораненный палец, барыня отстраненно отложила картину и полезла в сундук за нитями.
Авдотья несмело посеменила к креслу. Вытянув, как гусыня, шею, она замерла в пяти шагах и заглянула на канву, приподнимаясь на носки. Тут же отпрянула, передергиваясь от омерзения. Суетливо перекрестилась, вытаскивая из-под рубахи для короткого поцелуя нательный крестик.
Среди туманов болота и чахлых, неказистых деревьев, гордо возвышалась кровожадная тварь. Как живая, видит Господь Бог, барыня закончит работу, и она выберется, оросит землю вокруг кровью, проклянет людей. Крепостной казалось, что оно уже жило, гнилое сердце пульсировало за драной рубашкой и торчащими узкими ребрами, вышитыми мягкой зеленоватой нитью. Почти сливающееся с природными просторами, беспощадное и жестокое. Сместившись на шаг вбок, она с ужасом отметила — взор следит за нею. Коротко пискнув, девка ринулась обратно к двери. Варвара у сундука рассеянно подняла голову.