Затренькала синичка. Где-то совсем рядом. Наверное, охраняет его. Наверное, дух леса заботится. Синичка хорошая. Главное, не закашлять. Она испугается. Пускай тренькает. Так красиво… Но замолчала.
Сосны скрипят. Ветер прошёлся по кронам. Ветер как дух… Он усмехается. Он не сказал беременной латышке, что у него гниёт под штанами крайняя плоть. А комар не латышка. Комар мог учуять. Нет ни одного. Нигде нет.
Но, наверное, надо идти. Всё-таки надо. Или нет? Он не знает. Забыл.
****
ПРОХОЖДЕНИЕ. Кажется, он заблудился. Деревья, деревья, кусты, снова деревья. Городской островок леса всего километра два в диаметре. Может быть, три. В этих нескольких километрах он теперь кружит.
Шум дороги должен быть слышен. Но никакого воя сирен. Ничего. Только лес. Сосны скрипят. Трясогузка глядит на него. Или мерещится? Нет, глядит. Хвостиком встряхивает. Вспорхнула, полетела волной между соснами.
Он достаёт из кармана мобильник, смотрит на время. Получается, уже прошло пять часов, как он ушёл от врача. Пять часов, если его голова правильно соображает. Нет, чуть меньше. Ещё он сдавал анализ крови.
Кашель. Муторной голове надо прокашляться. Кашель какой-то кислый. Не нормальный у него кашель. Дурной.
Закончился кашель. Как-то надо вернуться на тропу, которая ведёт от инфектологического центра к остановке автобуса напрямую. Он прикидывает направление. Кажется, эта тропа должна быть где-то справа. Но сначала надо присесть. Отдохнуть. Устал он. Трудно дышать.
Он сидит под сосной. Залаяла собака. Как раз там, куда он собирался идти. Он слышит лай, этот лай ему неприятен, а ещё он видит лисички, жёлтые шляпки грибов будто мигают из-под опавшей хвои – замаскировались, но не от него. Однако лай приближается. Очевидно гуляет собачник, он не желает встречаться, он поднимается и топает назад. Останавливается. Переводит дыхание. Нельзя ему топать. Тихо надо идти. Тихо.
Он идёт тихо. Не услышит собака. К нему не побежит. Наверное, пусть бежит, что ему? Но он не хочет. Он же раненый. В лесу нельзя выдавать свои раны. Нигде нельзя.
Собаки больше не слышно. Он опять присел отдохнуть. Ему, кажется, лучше. Озноб не трясёт. Значит, температура угомонилась. Больше не поднимается. Даже кашлять почему-то не хочется. Перерыв.
Врачиха ещё сказала ему приходить через месяц. Он подписал бумагу, его включат в государственную программу лечения. Ему только сейчас приходит в голову, что раз эта беременная латышка сказала приходить через месяц, значит, не всё так безнадёжно, ситуация ещё не катастрофическая, врачиха верит, что он этот месяц протянет, не встретит своего комара.
Он поднимается. Идёт дальше. Голова напряжённо думает. Комар был гиперболой. Латышка преувеличила. Или просто перепутала чужие слова. Хотела сказать овод или шершень… Слепень… Он пытается вспомнить всех опасных насекомых, но… но ведь нет таковых. Пауки безобидные, кто ещё? Нет таковых. Нет никого. Разве что клещ… все прививаются от клещей, опасаются менингита… но неужели латышка над ним подшутила?.. Но как же тогда два процента иммунитета? Всего два процента? Он не понимает. Говорят, что с таким низким иммунитетом умирают даже от насморка. Захлёбываются соплями. «Героическая» смерть.
Соплей пока нет. Только кашель. Он прикладывает ко рту ладонь, кашляет в ладонь. Потом смотрит на эту ладонь. Капель крови тоже нет. Кровью он пока что не кашляет. Туберкулёз ещё не начался. Просто странный кашель. Странный и нудный. Донимучий.
Вот и тропа. Размышляя, он незаметно вышел на тропу. Тропа широкая. Две машины разъедутся. Толпы собачников ходят. Теперь недалеко и до остановки. Он сможет поехать домой, отлежаться. Ему станет лучше. Он протянет этот месяц. Протянет.
Кашель. Опять душит кашель. И опять прежняя мысль: а если за месяц пристанет туберкулёз с таким странным кашлем?.. И, может быть, всё как раз потому, чтоб проблема сама разрешилась… Ему дали месяц, чтоб… нет человека – и нет проблемы. Всё рассосалось само. За месяц проблема исчезнет…