Дети остались на площади в кучке, костлявая сестра принесла им по стакану молока. Их было двадцать семь: шесть Марженок, пять Гонзиков, четыре Зденки, три Пепика, остальных — по двое. И только одна Катя.
— Марженка, — сказала Катя своей лучшей подружке, узнав ту по плачу, — хватит тебе реветь, Маржена. Наши мамы только подъедут в город и к обеду вернутся обратно.
— Сама знаю, дурочка, — сказала Марженка, теперь уже только потягивая носом. — Катенька, а ваш дом тоже сгорел?
— Наш сгорел сразу после старосты! — сказала Катя с гордостью, хотя начало пожара проспала. — Знаешь, Маржа, я видела маленькую кошечку, и она была вся рыжая-прерыжая.
— А почему наши мамы поехали все вместе, — спросила Марженка.
— Наверно так сговорились, — ответила Катя. — Наверно они нам что-нибудь привезут, а потом раздадут всем сразу. Что бы ты хотела, Марженка?
— Я бы хотела пряничное сердце и красные туфельки.
— А я комнатку с буфетиком, — сказала Катя. — И пописить. Я сбегаю под березки и сразу вернусь.
Но едва она успела забежать в чащу, как приехало два «Мерседеса» с пуленепробиваемыми стеклами. Один большой начальник принял рапорт, второй начальник ковырнул стеком догорающее бревно, а третий — по-видимому самый большой начальник — сказал нетерпеливо:
— Was machen denn noch die Kinder hier? Die sollten zuerst weggeschaft werden?[14]
Большому начальству достаточно сказать только раз. Сразу же подъехал еще один «Штейер», откинул деревянную подножку и двадцать шесть детей поспешно забрались в кузов. Теперь уже плакали только самые старшие. Младшим нравилось, что они поедут на машине, к тому же такой большой, что в нее надо лезть по лесенке. Они потихоньку радовались; даже те, у кого урчало в животике, сразу забыли об этом. Дети уселись под огромным зеленым брезентом и костлявая сестра коротко осветила их фонариком.
— Куда это опять подевалась эта дуреха Катя? — подумала про себя Марженка, но не сказала ничего, потому что не знала кому…
Катя присела в березовой рощице, а когда ей уже больше не хотелось, легла на мягонькую травку и заснула. Снился ей удивительный сон: будто приехал большой грузовик, и из него вышел маленький желтенький цыпленок.
— Можно я поеду с вами, цыпленок? — сказала Катенька. — Или это машина только для цыплят?
— Мы привезли вам яички, — сказал цыпленок, — и все раскрашены по-разному. У нас есть для вас пасхальные яйца, рождественские яйца, а также яйца на троицын день. Так что выбирайте, тетушка!
— Я хочу зеленое, пасхальное, — выбрала Катя.
Но с машины скатилось черное, что на троицын день, а от него шли красные искорки, огоньки и пламешки.
— Я знаю, вы дети огня. Здравствуйте! — сказала Катя.
Вскоре она проснулась. Сон от нее уже ушел, ночь же только собиралась уходить; босая, она тихонько прогуливалась между березками в шали из черного шелка, звеня монистами, как молодая цыганка.
А так как березы серебряные и светятся даже в темноте, то ни с одной из них ночь не столкнулась. Только похитила у каждой по кусочку белой коры и надела на себя, словно мантилью. И с этого мгновения стала рассветом…
Катенька стояла и смотрела, затем с удовольствием потянулась, зевнула и умыла себе росой носик, потому что чересчур много воды она никогда не любила.
«Еще видно краешек луны, — сказала она себе, — и уже кусочек солнца тоже. Сегодня будет хорошая погода.»
Тут она все вспомнила и побежала обратно на деревенскую площадь. Но там уже никого не было. Ни чужих дядей, ни мам, ни пап, ни детишек. И изб не было тоже.
Только почерневшие камни и раскаленные угли да прозрачный рыжий дым над пожарищем и тихий слабенький шелест где-то меж бревен. Будто как раз сейчас, в эту самую минуту рассыпался большой карточный дом.
За трактиром Трайцов светилась раскаленная кучка головешек. Перед ними Катя опустилась на корточки и принялась глядеть, как в печку. А так как она еще чуточку спала, то подумала, что сейчас вечер и что кто-то прочищает угольной лопаткой решетку в топке и что в чайнике с облупившейся в двух местах эмалью булькает вода для вечернего купания. Это происходило так близко за ее спиной, что Катенька обернулась, но увидела только рассеивающийся, рыжеватый и немного ядовитый дым… низко над черной землей.
«Ой, — сказала себе Катенька. — Дома-то сгорели! Где же мы теперь будем жить, когда вернется мама?» Но особенно над этим задумываться не стала.