— Погодьте. Успеется! — шумел нарочито громко он, чтоб слыхала Улита. — Обмозговать надо, стоит ли вызволять ее. А то вытащишь, а она опять за свое, любовь спугивать начнет.
— Куманечек! Миленький. Золотой! — взмолилась Улита. — Вытащи! Помоги-и…
— Поможем, коль сможем, — травил для пущей острастки сторож. — А допрежь допрос тебе дозволь учинить. А ну-ка, говорь честно, зачем поперлась в грязь?
— Черт подмыл. Поглядеть в голову взбрело.
— Клятая баба! Да сколько ж можно?! — загудели мужики.
— Простите, милые. Простите, — заголосила Улита. — По гроб больше не буду. Вовек.
Анисим дал знак к «спасательным работам». Улиту вытащили, и она подсматривать больше не стала. Не стала… до другого вечера.
Как я ликвидировал кадровый застой
Болезнь, как любовь. Она так же нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь. Шел я на службу в свою райконтору, и вдруг во мне что-то кольнуло, где-то под ребром боднуло, и я понял, что старость подала сигнал и пора на отдых, на покой, выращивать редисочку, зеленый лучок…
Но, подумав так, я сейчас же заколебался: «А почему, собственно, я должен идти на покой? Ведь в райконторе есть постарше меня. Иные давно облысели, обросли бородой, остались без зубов и в силах жевать только манную кашу. Э-э, да шут с ними. Надо же кому-то подать пример».
И я подал. В тот же день написал заявление об увольнении с работы, сославшись на хронический радикулит и боль под ложечкой.
Ночью я спал в тягостно-грустном состоянии. Мне снилось, что мои друзья, бородатые старцы, горько оплакивают мой уход и укоряют меня за то, что я, самый молодой из них, подал дурной пример для начальства и теперь оно определенно возьмется за их бороды. Однако на другой же день случилось невероятное. Еще на дальнем подходе к конторе меня перехватил не в меру молодящийся дед Алексей и, потряся мне руку, таинственно прошептал:
— Поздравляю! Мудро. Благоразумно. Чертовски дальновидно. Умнейший вы человек. Я восхищен!
Я посмотрел на поздравителя. После одной моей резкой критики на собрании он два года со мной не здоровался, а по заугольям обо мне говорил: «Бездарь. Тупица. Я поражен».
В дверях райконторы меня встретил другой приятель и бодрым голосом воскликнул:
— Молодец, старина! Правильно поступил. Здоровье прежде всего. Чего тут канцелярскую пыль глотать. Свежачком подышишь, хвойным экстрактом…
Я удивленно посмотрел и на этого поздравителя. Как помнится, он не пылал любовью к лиственным и хвойным рощам, сиднем сидел дома, а тут… Он готов был схватить меня в охапку и сунуть в автобус: «Езжай, братец, скорей».
У входа в кабинет меня встретили сразу трое бородачей. Двое наперебой, подобно пылким женихам, в пользу которых один отрекся от невесты, стали превозносить мою отставку. А третий жарко обнял меня, чмокнул в щеку и вытер кулаком слезу:
— Я знал, что ты гениален, что ты… Только так и должен был поступить настоящий патриот.
Я был поражен. Спазмы сперли мое дыхание. Еще вчера этот человек говорил, что моя голова пуста, как капустная бочка, а сегодня я вдруг стал гениальным. С чего же все это? Откуда мне такая хвала, такие неслыханные почести?
На все эти «отчего» да «почему» мне дал исчерпывающий ответ работник отдела кадров товарищ Пелепейка. Воздав, подобно другим, большую хвалу моему патриотическому поступку, он любезно усадил меня в мягкое кресло и сказал:
— Ваш поступок не забудется в нашей райконторе. Он зримо войдет в ее золотой фонд. Вы благороднейший человек. Вы прорубили нам отдушнну, которая даст возможность ликвидировать кадровый застой.
— Очень тронут, что принес вам столько радости, — ответил я. — Но мне непонятно, каким образом я, маленький человек, ликвидировал кадровый застой?
— Видите ли, — начал пояснять мне работник отдела кадров, — все мы небезгрешны и ждем повышения. Одному хочется стать замом, другому помом, третьему оседлать кресло начальника. А где взять всем должности? Негде. Десять лет сидели мы без движения, и вот теперь, спасибо вам, все мы двинемся.
— И каким же образом?
— А очень просто. На вашем штатном окладе и ставке двух упраздненных уборщиц мы учредим одну высокую должность. На эту должность посадим засидевшегося пома. На место этого пома — престарелого зама, и, как видите, все кадры райконторы придут в движение, все засидевшиеся получат повышения.
Распалился зуд повыситься за счет ближнего и во мне. Я смерил работника кадров изучающим взглядом и, побарабанив пальцами по крышке стола, вопросил: