А вслед за машиной Пал Палыча мимо меня, нагруженного покрышками, рессорами, прошел «Москвич» Сергей Сергеича, шустро пробежал «козлик» Толкушина…
Я глянул на небо и обомлел. Безумцы! Куда они едут? Что делают со мной? Я могу остаться без друзей. Им же навстречу ползет такая туча! В ней столько молний, и, конечно же, шаровых.
Забыв обо всем на свете, взметнув руки с рессорами, я кинулся с криком: «Стойте! Остановитесь!!!» — вслед и… и лежу теперь, сбитый грузовиком, на больничной койке. Врачи говорят, поправлюсь, но вставать и подходить к телефону мне пока не разрешают. Запрет снимут дней через десять. Десять дней! Десять суток без связи с моими друзьями. Да у меня же сердце отсохнет. А вдруг у Пал Палыча, у Сергей Сергеича, Вадика… забарахлит мотор, лопнет покрышка, сломается рессора? Или эта самая шаровая молния? Кто о них позаботится? Кто их предупредит?
Может, вы позвоните им, а? Будьте любезны.
Квартирная клептомания
Второй помощник первого заместителя Аристарх Петрович Тюлькин пришел с работы с бутылкой «Ерофеича», копченой треской под мышкой и в сильно приподнятом настроении. Круглое, располневшее лицо его сияло так, будто его только что полудили, как самовар.
— Кошмар! — всплеснула руками жена Домна Фроловна. — Опять, окаянный, с бутылкой. И куда только смотрит местком? Что думает начальство? Гнать бы вас, горьких пьяниц, взашей.
— Ну что шумишь? Что создаешь напряженную обстановку? — потряс руками Тюлькин. — Да знаешь ли ты, что я принес такую радость, такую новость, что ахнешь! Этот несчастный «Ерофеич» навечно померкнет в свете тех событий, которые я развернул.
Домна Фроловна сразу охладела, медленно опустилась на кушетку и уставилась на мужа вопрошающим, не терпящим отлагательств взглядом:
— Какая такая новость?
— Подожди. Дай очухаться, — вытирая носовым платком вспотевшую шею, отвечал Тюлькин. — От восторга голова кругом. Ух ты… Ну и дела, ну и ситуация. Недаром говорится, надо в счастливой рубашке родиться. Да ты что ж сидишь? Жарь яичницу, накрывай стол, обмывать будем.
Жена послушно шмыгнула на кухню, загремела тарелками, вилками, и через несколько минут на столе появилась глазунья, зеленый лучок, селедочка и малосольные огурцы с душистым укропом.
Глава семейства крякнул от удовольствия и, высоко подняв над облысевшей головой пузатую стоику, радостно произнес:
— Ну-с… выпьем за новое жилье! За комфортабельную квартиру в центре нашего града с видом на зоопарк!
— Аристоша! Родной! Да неужто?
— Точно! Можно сказать, ключи от четырех комнат тю-лю-лю, в кармане.
— Как же ты добился? Как?
— Нажал. На все педали, мамочка, нажал, — хвалился Тюлькин, наполняя вторую стопку. — На местком, райжил, райсобес. А нашего усача — председателя комиссии по распределению квартир — даже в слезу вогнал. Войдите, говорю, в мое положение. Кошмар, а не жилье! Рядом с домом мусорная свалка, гудронный завод, салотопка… крик воронья, грохот бетономешалок. Собак с кобылами под окнами на мыло варят. В комнатах адский холод, а ведь мне не осьмнадцать. У меня нервный тик, инсульт, без пяти минут миокард.
— А он что?
— «Не волнуйтесь, говорит, примем меры. Вытащим вас из гудрона на свежий воздух. Вот достроим дом — и добро пожаловать. Получайте равноценную площадь». Ну, я, конечно, на дыбы. Несправедливо, говорю, Иван Сазоныч, не по-божески все это. Сколько кругом новых домов, башенных кранов, а вы скупитесь. Не назад ведь идем, а вперед.
У Домны Фроловны глаза заблестели, словно их смазали маслом. Она заломила палец и начала вслух прикидывать порядок размещения в новой квартире:
— В одной комнате будет спальня. В другой — столовая. В третьей… сделаем приемную, а то мне вечно негде поболтать с Фифой Марковной. А вот четвертую для чего приспособить — не знаю.
— А Семик? Ты совсем забыла про нашего Семика! — воскликнул возбужденно Аристарх Петрович. — Ему надо непременно отдельную комнату. Эй, Семик! А ну-ка иди сюда, плут ты этакий! Иди, разбойник.
Из соседней комнаты, виляя хвостом, вышел рыжий лохматый пес. Уселся у ног хозяина и, сонно зевнув, положил морду на колени.
— Ну что, доволен? Рад, лохматая твоя морда? — терзал бульдога за шею охмелевший Тюлькин. — Ну то-то. Хватит тебе прозябать на кухне. Теперь будешь иметь свой нахт-хауз. Вот так-то, братец. Такие-то делишки. Хозяин твой, как видишь, не из дурного десятка. Он тоже, как и ты, ушлый. Из одной комнаты сделал две. Из двух перебрался в три. А теперь вот отхватил целых четыре!