— Варенька! — простонал Иван Иванович. — Побойся бога! Укроти свой ужаснейший аппетит. У нас и так тесно, как в вагоне пригородного сообщения. Не квартира, а тарарам какой-то. Заблудный двор на росстанях.
— В тесноте — не в обиде. Поживешь в курятнике! — безапелляционно отрезала Варвара Петровна.
— Но ведь ты же знаешь, что мне сквозняк категорически противопоказан, — бросил веский довод Иван Иванович. — У меня суставной ревматизм, хронический катар верхних дыхательных путей, чихательное расстройство, и к тому же я председатель Гортопа. Не могу же я жить в курятнике и компрометировать себя в глазах отопляемого населения.
— А я, миленький мой, не могу жить без моржовой шубы! — категорически заявила Варвара Петровна. — Для такой красивой дамы, как я, отсутствие моржовой шубы противопоказано.
Купоросиха грациозно повернулась на пробковом каблуке и независимо пронесла свою обтекаемую комплекцию в раскрытые половинки двери. А Иван Иванович взял постель, раскладушку и молча побрел во двор к своему новому месту жительства.
…На дворе ярко светила луна, звонко пели цикады, где-то совсем рядом сонно плескалась река. Кругом стояла тишь и благодать. Однако Иван Иванович в эти лирические минуты был полностью лишен всех чувств, за исключением зрения. В позе бесприютного скитальца он стоял под ракитой и печально смотрел на ярко освещенные окна родного дома. Потом тихо покачал обнаженной головой и, издав шумный выдох, погребально произнес:
— Прощай, коммунальный уют! Прощай, дорогой очаг двадцатого века! Иван Иванович Купоросов покидает тебя и возвращается в кошмарное прошлое. Уходит в век лучины и фитиля. Снисходит, так сказать, до положения пухо-пернатых.
Он огляделся по сторонам и, выждав момент, чтоб никто из соседей не увидел, воровски шмыгнул в курятник.
…Первую ночь Иван Иванович спал плохо. Ему снились самые невероятные кошмары. То вдруг показалось, будто он превратился в петуха и сидел с курами на нашесте, то будто весь город собрался посмотреть, как председатель Гортопа спит в курятнике. А тут еще куриный переполох, чтоб ему ни дна ни покрышки! То сонный петух с нашеста свалился, то курица с испугу закричала по-петушиному. Словом, был не отдых, а сплошная каторга. Весь следующий день на работе Иван Иванович провел в мучительной зевоте. Только сомкнет веки, как перед глазами тут как тут появляется красногребый петух — и во всю глотку: «Ку-ка-ре-ку!»
Но, как говорится, лиха беда начало. Иван Иванович мало-помалу привык, втянулся и даже полюбил своих пернатых соседей. По вечерам помогал им усаживаться на нашесте и читал вслух брошюру «О пользе битого камня в повышении яйценоскости», а утром строго следил за дисциплиной и порядком слета кур с нашеста.
Однажды, когда Иван Иванович проводил очередную тренировку по занятию птицами «исходного положения» на нашесте, в курятник вошла супруга и строго сказала:
— Ваня, собирайся!
— Куда? — испуганно спросил Иван Иванович, почуяв в голосе жены недобрую нотку.
— «Куда», «куда»! — передразнила Варвара Петровна. — Ну что уставился, как воробей на кошку? Не на улицу ведь посылаю, а в голубятник.
— В го-лу-бят-ник? — вытаращил глаза Иван Иванович. — Ни за что! Этой экспансии я не потерплю! Я буду защищать свой очаг до последнего вздоха! До последней доски!
— Ваня, не ори! Я тебе не какой-нибудь провинциальный посетитель, а законная жена.
— Я не кричу, а требую. Требую прекратить эту агрессию. Ты вероломно захватила мой кабинет, односторонне аннексировала спальню, вытеснила меня с веранды. Но и этого мало! Теперь тебе нужен курятник, завтра гусятник. До каких же пор будет продолжаться эта чертова гонка за длинным рублем?! До каких?!
— Даю честное слово, голубчик, что это последний сезон, — заверила Варвара Петровна. — Вот выполню свои финансовые планы, куплю трельяж, моржовую шубу, сделаю завивку «девятый вал» — и тогда никаких квартирантов.
— Эти заверения я слышу десятый год. Я сыт ими по горло. Хватит! Обойдешься без моржовой шубы и без «девятого вала».
— Благодарю за чуткость!
— Пожалуйста.
— Значит, в голубятник не идешь?
— Нет.
— Не понимаю, — дернула плечами Варвара Петровна. — Сам же говорил, что ему нужен высокогорный воздух, соленый ветер, а когда жена, движимая чувством любви, предложила великолепный голубятник на высоте двадцати трех метров над уровнем моря — вероломно отказался.
— Чистый воздух. Соленый ветер. Красота!.. — с досадой потряс рукой Иван Иванович. — Ну, соображаешь, что ты говоришь? Как можно мне, человеку в таких летах и таком чине, спать в голубятнике? Что завтра скажет прохожий люд, увидев в голубятнике мои ноги?