— Будьте любезны, — с удовольствием сняла с плеч лукошко Прасковья Фроловна.
Спиридон Захарыч повесил на ствол курковки пустое лукошко, одернул мундир.
— Выражаясь словами Аристотеля, ничто так не истощает и не разрушает человека, как продолжительное физическое бездействие. А посему, как говорится, не будем стоять на причале, снимаемся с якоря и уйдем в плаванье.
Он легонько взял Прасковью Фроловну под локоть и повел по еле приметной тропинке через редкий березняк.
Бухгалтеру совхоза Спиридону Захаровичу еще с первого дня понравилась приезжая дамочка — Прасковья Фроловна. Он давно уже ловил случай с ней познакомиться, поговорить. Но все как-то не удавалось. То мешали посторонние люди, то не позволяли дела, но тут заманчивый вариант встречи предложил Сергей Максимович, и Спиридон Захарович с радостью принял его.
С утра до вечера просидел он в ожидании приезжей миловидной дамы в полосатом платье и синей шапочке с гусиным пером. Ждал с нетерпением. И вот теперь вел ее под ручку. Вел, куда придумывал, куда хотел, потому что в чужом лесу дама из Малаховки была беспомощна и послушна, как слепая в руках поводыря.
— Как ваше самочувствие? — осведомился Спиридон Захарович.
— Хорошо. Спасибо.
— А как вам нравятся наши кулундинские места?
— Да так… не особенно.
— О-о, это напрасно! У нас здесь такой простор, такая красота! И особенно весной, когда над степью полыхают голубые зори и брызжут первые цветы. Выйдешь в раздолье, глянешь кругом, и верите — крылья растут. Лететь за лебедями хочется.
Спиридон Захарович очарованно вздохнул и умолк. Но тут же опять оживился, заговорил:
— А вы когда-нибудь едали наши сибирские грузди?
— Нет, не приходилось.
— Напрасно. Это такое блюдо! Такая прелесть, что во всем свете вкуснее не сыскать. А кулундинских уток вам кушать не приходилось?
— Нет, не приходилось.
— И напрасно. Нет вкуснее утки, чем наша кулундинская.
Спиридон Захарович причмокнул и продолжал:
— А приходилось ли вам, дорогая, дышать воздухом, настоянным на степных цветах и хлебном экстракте?
— Нет, не приходилось.
— Очень жаль. Вы многое потеряли.
— Скажите, а что такое хлебный экстракт? Я очень страдаю одышкой и нехваткой обмена веществ.
— Смею вас заверить, Прасковья Фроловна, что хлебный экстракт вам чрезвычайно полезен. Изготовляется же он у нас в Кулунде очень просто. Берется небольшой, этак гектаров на триста, пшеничный массив, смешивается с чистым воздухом, солнцем, и получается чудесный целебный бальзам. Один день им подышишь — год лишний проживешь. Два дня — два года лишку. А если каждое лето им дышать, то человеку сносу не будет. Я сам когда-то страдал и одышкой, и катаром верхних дыхательных путей, а сюда вот приехал, и все как рукой сняло. Здесь такой воздух, такой аромат! Вы чуете, как приятно пахнет кулундинскими цветами?
— Ах, да-да! Это чудесно! — восхищалась Прасковья Фроловна. — Мне и в самом деле дышится легче.
— Вот именно! Именно легче, дорогая Прасковья Фроловна. Еще на стенах древнего храма Дианы в Эфесе было написано: «Только солнце своим лучистым светом дает жизнь» — и, заметьте себе, Гиппократ говорил: «Праздность и ничегонеделание влекут за собой порочность и нездоровье». Вот так, уважаемая. Вот так…
Спиридон Захарович легонько полуобнял одной рукой завороженную милыми речами тетушку Прасковью и незаметно повернул в ту сторону, откуда только что пришли.
Дело в том, что лесок, где заблудилась Прасковья Фроловна, был настолько мал, что днем просматривался из конца в конец. Из него можно было выйти давно. Но Спиридону Захаровичу никак не хотелось расставаться с полюбившейся ему московской дамой, и он продолжал колесить по березовой роще.
Недалеко от озера тропинку путникам преградил говорливый ручей и небольшая лужица. Спиридон Захарович, не раздумывая, подхватил Прасковью Фроловну на руки и, бережно, осторожно ступая по воде, понес на сухую отмель.
Прасковья Фроловна обомлела от счастья. Сердце ее сладко заколотилось. Щеки, как у молодой девчонки, запылали огнем. Первый раз в жизни ее поднял на руки мужчина! Первый раз к ней проявлено такое внимание, такая приятная любезность.
Все остальное происходило как во сне. Они куда-то шли, где-то стояли… Над головой то шумели ветки берез, то хмельно качались звезды. Прасковья Фроловна очнулась от сладкого забытья только тогда, когда совсем близко загорланили петухи.
— Ой, батюшки! Уже рассвет, — всплеснула она руками и сожалеючи посмотрела на Спиридона Захаровича — Вас, поди, дома ждут?