— Солдатик, голубок, умаялся небось? Проголодался?
— Есть малость. Есть! — пророкотал в ответ Сойкин. — Но ничего. Скоро кухня подойдет, мамаша. Кашей подзаправимся.
— Э-э, да что там кухня, что та каша, клюй ее куры. Идем-ка в избу. Блинками, милок, угощу. Пшеничными. На коровьем масле. А хочешь, со шкварками.
Сойкин потянул носом. Ароматный запах блинов и топленого масла чувствовался даже здесь — шагов за двести от хаты.
— Да-а… Заманчиво предложение, но окоп надо рыть, мамаша.
Тетка даже свистнула:
— Фью, окоп! Да успеется твой окоп, милый Прокоп. Чай, не война. Да и рыть-то его пустяк. Земля как пух.
Кузя почесал за ухом, подумал: «И в самом деле. Много ли тут работы? Пока «противник» развернется, я и блинов наемся, и семь раз позицию займу. Когда еще будет такая удача!»
Он сунул в лопухи лопату и браво зашагал за веселой теткой.
На пороге хаты Кузю Сойкина встретила с рушником в руке белокурая молодайка в легком халате и мягких, как кошачьи лапы, тапочках.
— Умывайтесь, пожалуйста. Вот тазик с водой, — сказа она и нежно улыбнулась.
От этой улыбки Сойкин окончательно растаял. Теперь уже блины с маслом, и шкварки — все отошло на второй план. Кузя ел вяло, наполовину со вздохами, ловя взгляд молодайки. А хозяйка без умолку тараторила:
— Ешь, ешь, желанный. Для племянницы вот пекла, а она на еду ленива. Да и в жизни несчастлива. С муженьком-то… — И тетка грустно пропела: — Ох, разошлись мы, разошлись, как в морюшке кораблики…
— Ах, тетя! — вспыхнула племянница. — Ну зачем об этом! Шли бы лучше окоп рыть.
— А и правда твоя, — ухватилась за слово тетка. — Я мигом… Только у кумы большую лопату возьму.
Кузя вскочил:
— Нет, нет! Что вы? Не положено.
Тетка втиснула Кузю Сойкина в плетеное кресло.
— Сиди, голубок. Сиди! Да я тебе сейчас такую траншею сооружу, что ахнешь. Самому твоему начальнику такое и во сне не приснится. Век будешь помнить тетку Матрену.
Она засучила по-мужски рукава кофты и, подмигнув племяннице — не упускай, мол, парня, — вышла за дверь. С улицы донесся ее напевный голос:
У Сойкина полегчало на душе. Тетка Матрена, конечно, не сапер, но на худой конец щель-то она откопает. Вот только бы сержант не пришел. Но вряд ли. От этого одиночного поста до позиции отделения больше километра, да и спешить с поверкой ему некуда. О «противнике» еще ни слуху ни духу.
Кузя Сойкин подцепил вилкой румяный блин, макнул в масло и, сунув в рот, зажмурился от удовольствия. «Ах, что за благодать! Вот повезло мне с этой теткой Матреной. И блинами потчует, и окоп — извольте. Однако же роет ли она?»
Сойкин выглянул в окно и расцвел улыбкой. Тетка Матрена вовсю шуровала на бугре лопатой. Ее уже не было видно в отрытом окопе. Только земля летела во все стороны.
— Копает тетушка, — кивнула вошедшая молодайка.
— Да, — радостно подтвердил Сойкин. — Не тетушка, а землеройная машина.
Внезапно откуда-то с большой высоты навалился гул самолетов. Кузя выскочил из-за стола. Свернутый вчетверо блин застрял у него во рту. В настежь распахнутое окно было видно, как с транспортных самолетов «противника» сыплются на луг танкетки. Три, четыре…
Сойкин опрометью кинулся на бугор. Но где же окоп? Где ячейка, которую приказал занять командир? Волосы у Кузи стали дыбом. Вместо окопа — подобие волчьей ямы.
— Готов редут, солдатик! — воскликнула рядом тетка Матрена.
Сойкин схватился за голову.
— Какой редут?
Танкетка, резко затормозив, остановилась у самого носа обескураженного Кузи. Из нее вышел майор — посредник с белой повязкой на рукаве.
Он посмотрел на пожилую женщину всю в песке, с лопатой, на чистого, без единого пятнышка земли солдата, на пшеничный блин, торчавший у него из кармана, и, покачав головой, только и смог сказать:
— Да-а…
…После тактических учений вопрос о Матрениных блинах рассматривался на открытом комсомольском собрании. Помнилось Кузе до мельчайших подробностей, что были тогда они необыкновенно вкусными. Теперь же от них стало полынно-горько и в горле и на душе.
Как мы водный спорт развернули