— Что бы вы хотели перед стартом сказать молодым солдатам? — обратился он к бледному как снег чемпиону.
— Я хочу… хочу. Ой, держите! Ле-чу-у…
Лыжи скрипнув, скользнули, и чемпион Горной Шории камнем сорвался вниз. Вот он миновал одни ворота, другие, третьи… И вдруг… взметнулся столб снежной пыли. В воздухе мелькнула лыжа.
С оврага подул ветер, пыль рассеялась, и все увидели «чемпиона Горной Шории». Он лежал, распластавшись на снегу.
К упавшему подбежал судья:
— Согласно правилам, вы можете повторить спуск.
— Повторений не будет, — ответил посрамленный Лобзиков и побрел за сломанной лыжей.
Разрешите доложить!
Звеня медалями, старшина сверхсрочной службы Кулешов вошел в комнату дежурного по подразделению. На рабочем столе стоял большой букет живых цветов, на полу кадка с фикусом, а возле нее важно патрулировал старый друг старшины — помощник дежурного сержант Перепелкин. Увидев Кулешова в парадной форме, Перепелкин щелкнул каблуками и взял под козырек.
— Товарищ старшина! От имени и по поручению приветствую и поздравляю вас с десятилетним юбилеем, так сказать, безаварийной службы и торжественно вручаю вам подарки. Вот эти белые ромашки от солдат четвертого расчета, кадка с фикусом от суворовцев, а эти пышные тюльпаны от Маруси из ларька.
— От Маруси из ларька? — переспросил, сияя, старшина.
— Так точно, от нее. «Передайте, говорит, ему гастрономический привет и тонну лучших пожеланий». А суворовцы вложили в фикус даже и стихи.
— Не те ли это шалуны, которые хотели убежать на Волго-Дон?
— Они, товарищ старшина, они. И слушайте, что пишут шутники: «Хоть вы нас и не пустили ни в Каховку, ни в Ростов, все равно мы вас любили. Дядя Степа, будь здоров!»
— Вот это здорово! Вот это да! — ликовал старшина. — А не я ли говорил вам, Перепелкин, что наша служба есть почетный долг?
— Так точно, говорили!
— А не я ли говорил вам, Перепелкин, что Кулешова в нашем гарнизоне уважают!
— Так точно, товарищ старшина!
— А почему, скажи-ка мне, все уважают Кулешова? Может, мил он за красивые усы или состоит со всеми в кумовьях?
— Никак нет, товарищ старшина! Вас уважают за то, что службу вы несете, как часы. Точно по уставу.
— Верно, Перепелкин, верно. Службу я несу с душой, а за это и почет мне стал большой. Ну, это все к словечку. А теперь скажи, как у нас дела?
— Разрешите доложить, товарищ старшина! Наша танковая рота находится на отдыхе. Двадцать солдат пошли в театр, пятнадцать проследовали на футбол, три отличника учебы на трое суток в отпуске, а один отправился на свидание.
— А как с увольнительными записками, с заправочкой? — поинтересовался старшина.
— Все точно по уставу. Гимнастерки выглажены, подворотнички подшиты, сапоги начищены, пуговицы горят огнем.
— О чем это все говорит, товарищ Перепелкин? — спросил старшина.
— Это говорит о том, что жизнь в подразделениях шагает строго по уставу.
— Правильно, товарищ Перепелкин, верно! Живем мы строго по уставу, и порядочек у нас на славу.
— Точно! — подтвердил сержант. — Идешь себе по гарнизону, и душа поет от восхищения. Везде порядок, чистота. Благоухающие цветы, стриженая зелень, побеленные липки, желтый песочек на аллеях. А навстречу шагают бравые чудесные солдаты. За пять-шесть шагов от тебя переходят на строевой, руку к фуражке, поворот головы — и будь здоров!
— А раз так, то и пиши об этом в журнале о сдаче нашего дежурства. Так прямо и пиши: «За истекшие сутки в гарнизоне не было никаких нарушений и проис…»
В эту минуту дверь распахнулась и в комнату, запыхавшись, ввалился чем-то взволнованный ефрейтор.
Сержант Перепелкин и старшина переглянулись, и лица их омрачились. «Неужели происшествие, да еще в такую дату? Вот тебе тогда и юбилей без происшествий».
— Убрать цветы! — строго скомандовал сержанту Кулешов и обратился к синеглазому ефрейтору: — Что у вас случилось?
— Разрешите доложить, товарищ старшина! В городке задержан злостный нарушитель дисциплины.
— Злостный нарушитель? — удивился Кулешов.
— Так точно, товарищ старшина. Явный нарушитель воинских уставов, Иду я сейчас по аллее в клуб, и вдруг мне навстречу выходит из-за куста незнакомый солдат. Руки в брюки, фуражка набекрень, сапоги гармошкой, в зубах дымящаяся папироса, а в петельке гимнастерки, как у жениха, цветочки. Идет себе, направо, налево поплевывает и напевает: