Вдруг часов в семь приехал из города Егор Федорович. Он приехал на извозчике, тогда как в другое время всегда ездил на конке. Лицо его было встревожено. Иван Федорович вышел к нему навстречу и с удивлением взглянул на него.
– - Иван! -- торопливо проговорил Егор Федорович, доставая из кошелька деньги извозчику, -- пошли скорее кого-нибудь из ребят в Красное село за лошадью, -- она там на дворе у трактира стоит, -- Егор себе ногу сломал.
– - Как так? -- испуганно спросил Иван Федорович.
– - На полке ехал, повстречался с каким-то извозчиком, зацепился, хотел его кнутом стегнуть, а сам не удержался и полетел с воза, попал под заднее колесо, -- всю мослыжку раздробило.
– - Где же он теперь?
– - В больницу повезли.
Иван Федорович стоял бледный и с минуту не знал, ни что говорить, ни что делать. Наконец он повернулся, пошел во двор и проговорил:
– - Эка оказия! И случится ж, прости господи!
Сейчас же был отправлен человек за лошадью. На фабрике этот случай произвел сильное впечатление.
На другой день ехать в город было некому.
Иван Федорович вошел в красильню и долго глядел то на одного, то на другого из красильщиков, думая, не подойдет ли кто в ездоки; но в ездоки нужен был человек смышленый, и из красильщиков никто для этого не подходил. Из клеильни же нельзя было взять: все были там на месте и все необходимы для дела. Приходилось нанимать на стороне.
Егор Федорович, по обыкновению, отправился в этот день в город, и после обеда в ворота жаровского дома вошел молодой, рослый парень в пиджаке, с загорелым лицом, с умным и осмысленным взглядом, с белой котомкой за плечами. Иван Федорович, увидев его, тотчас же сошел с крыльца и окликнул парня:
– - Тебе кого?
– - Меня Егор Федорович прислал, -- приподнимая картуз, ответил парень, -- я в ездоки нанялся.
Иван Федорович окинул парня пытливым взглядом. Очевидно, он ему показался подходящим, так как глаза его сверкнули довольством, и он веселым голосом проговорил:
– - В ездоки? Ну, и славно: ездок нам нужен. Пойдем-ка, я тебе покажу, где сумку-то положить.
И он повел его в клеильню. В клеильне шла самая горячая работа, и, когда они поднимались по лестнице, никто на них не обратил внимания. Спальня была пуста, Иван Федорович подвел парня к постели Егора и сказал:
– - Вот тебе и место, отдельное ото всех: тут ты и спать будешь. Эту-то постель убери под нары, а я тебе свежую тару дам. У нас, брат, никто, кроме ездока, таким раздольем не пользуется. Тебя как звать-то?
– - Захаром, -- сказал парень, снял с плеч сумку и положил ее на нары.
– - Ты жил раньше-то где?
– - В Москве -- нет еще.
– - А в деревне-то хозяйствовал?
– - Как же…
– - Значит, с лошадьми умеешь обходиться?
– - Умею.
– - Ну, пойдем, я тебе укажу, где у нас лошади…
Они пошли опять по лестнице, прошли через двор и скрылись в конюшне, стоявшей в заду двора между корпусами. Минут через пять они вышли из конюшни и остановились под навесом, где стояли полки. Потом они прошли в каретный сарай, где была спрятана сбруя и стоял ларь с овсом. Иван Федорович растолковывал Захару его обязанности, а тот слушал.
– - А воду поить лошадей в красильне бери, -- там колодцы есть… А бадейка-то -- видал, где висит? Возьми-ка ее да попой лошадей, -- сейчас время уж.
Захар пошел поить лошадей, а Иван Федорович прошел к себе в дом.
Напоивши лошадей, Захар прошел опять в спальню, устроил себе постель и начал разбирать котомку. В котомке было несколько пар белья, хорошие сапоги, брюки, несколько фартуков и связка книжек. Сапоги и брюки он повесил на колышек над постелью, белье спрятал в уголок рядом с подушкой, а книжки пока остались на окне, приходившемся как раз около нар. Потом он сел на нары и стал переобуваться.
По лестнице раздались чавкающие шаги. Захар повернул туда голову и увидал, что наверх шел дядя Алексей, шмыгая опорками по железным ступеням. Он только что кончил клеить и вымыл руки. Войдя в спальню, он взглянул на Захара и проговорил:
– - Здорово, милая душа! К нам жить пришел?
– - Да, в ездоки нанялся, -- проговорил Захар.
– - Хорошее дело, -- промолвил дядя Алексей и, близко подойдя к парню, опустился на один из стоявших у стены сундуков… -- А раньше-то где жил?
– - В деревне.
– - А ты чей сам-то будешь?
– - Ржевский.
– - Что ж, тебе в деревне-то жить надоело?
– - Захотелось Москву поглядеть…
– - А у тебя в Москве родные-то есть?
– - Тетка у Гаврилы Петровича, вот у давальца здешнего, в няньках живет.
– - Гаврила Петрович тебя рекомендовал?
– - Да.
В спальню поднялись Федор Рябой и курчаки. Они с любопытством глядели на нового ездока; кто здоровался с ним, кто так располагался на окнах и сундуках. Дядя Алексей потянулся за лежавшими на окне книжками и стал разглядывать их. К нему подошел Абрам и, опускаясь с ним рядом, проговорил:
– - Что это, никак, книжки?
– - Нет, пироги! -- проговорил дядя Алексей и, прочитав заглавие одной, стал разбирать другую. Переглядев книжки, он спросил:
– - Где же это ты таких набрал?
– - Тут купил.
– - Знать, охоч читать, -- спросил Абрам, -- коли перво-наперво книжек купил?
– - Да, люблю, -- проговорил Захар.
– - Где ж ты учился-то?
– - У нас училище там есть.
– - Сколько же ты годов учился?
– - Три года.
– - А свидетельство получил?
– - И свидетельство, и похвальный лист.
– - Молодец!
– - У нас один такой даже в учителя вышел, -- промолвил вошедший перед тем в спальню Гаврила. -- Кончил одну училищу, его в другую да в семинар. Пробыл он там сколько-то, а теперь двадцать пять целковых в месяц получает и лето ничего не делает.
– - Ах, братец мой, мало ли какие головы бывают! -- вымолвил дядя Алексей. -- У нас в батарее фирверкин был, так он тебя по чему хошь, бывало, загоняет. Бывало, офицер не всякий сговорить с ним мог. Кончил службу, его на вторительную оставляли, только он сам не захотел. В Питер, говорят, уехал да там в околоточные и поступил.
– - А у нас дьячковский сын в становые вышел, -- сказал Гаврила. -- Отец-то, старичок, в покос сам сено убирает, а он на паре с кучером; картуз с кокардой. И жалованье, говорят, хорошее, и доход большой.
– - А все-таки он не то, что наш хозяин, -- проговорил Федор Рябой, -- и из простого звания, и нигде не учился, а вон какие капиталы нажил. Намедни дворник говорил, потребовали его в участок. Приходит, а пристав-то ему руку подает да стул подставляет. А ведь мужик!..
– - Про нашего-то хозяина что и говорить! -- сказал Гаврила. -- Таких и в Москве-то, чай, не много.
– - И не мало, -- опять промолвил Федор. -- Их сколько из мужиков-то: Курчавые из мужиков, Носатый -- дедушка лапотником был, Коняшины тоже. Числяковы тоже, и Морозов, сам старик-то, ткачом, говорят, был.
– - Ври! -- строго промолвил дядя Алексей и покосился на Федора. -- Морозов-старик пастухом был.
– - А как же он капиталы нажил?
– - А так, его, видно, бог счастьем захотел взыскать. Пас он раз скотину и заснул в поле. И видит он во сне, что на берегу ихней реки в песке лодка с золотом зарыта. Проснулся он и взмолился: "Господи, открой мне, где эта лодка!" Ему во сне и явилось опять: "Откроется тебе лодка, только ты счастья и здоровья не увидишь вовек". Он опять говорит: "Я не увижу, дети мои увидят". Тогда ему лодка и открылась. Забрал он все золото и возвел дело, а сам, говорят, после этого тридцать лет чах: жить не жил и умирать не умирал.
– - Сам помучился, зато детей сделал счастливыми, -- сказал Гаврила.
– - Да еще как счастливыми-то! -- промолвил дядя Алексей.
– - Ну, вот, -- опять проговорил Федор, -- выходит, какой кому талан. Не родись пригожим, а родись счастливым, а наука тут ни при чем. Коли тебе не дано, то будь у тебя хоть вот какая голова, а все ничего не выйдет.
– - У Коняшиных вон, как были живы старики-то, -- молвил Гаврила, -- и неученые дела вели, а как подросли сынки-то да обучились всему, от дела-то отбились. Один в заграницу уехал, другой на какой-то цыганке женился, третий пулю в голову пустил, и пошло все прахом. Бывало, кто под Девичьим гремит? Коняшины. А теперь и дома-то их незнамо кому попали…