Бля, Гарри даже вытягивает из Мелани улыбку, рассказав об общем знакомом. Это его опьяняет, как и всегда, дает ему надежду. Он немного рассказывает о себе. Что мама не прожила долго после смерти отца и просто сдалась. Что он унаследовал прекрасный дом в лесу. Немного отшельнический, но он не жалуется. И тут что-то идет не так. Та часть его, что отчаянно хочет быть с ней в этом доме, внезапно всплывает, и Гарри начинает скакать с темы на тему. Он не может удержаться. Не может заглушить полицейского внутри:
— У тебя серьезные проблемы, Мелани, — он с силой трясет головой, — Джим не тот, кто ты думаешь!
Мелани закатывает глаза, берет телефон и кладет его в сумку. Смотрит на него ровно, говорит медленно и четко:
— Отъебись от нас. От меня, моего мужа и моих детей, — ее голос повышается, привлекая внимание посетителей. — Я предупреждаю!
Гарри вдыхает, шокированный столь глубокой ненавистью:
— Меня отстранили от работы в департаменте. Я потерял все, но не позволю ему сделать тебе больно!
— Не Джим мне делает больно, а ты! Повторяю: еще раз подойдешь ко мне, и я подам официальную жалобу, приведу адвоката, отдам копию записи твоему департаменту, — Мелани встает, закидывает сумку на плечо: — А теперь держись подальше от моей семьи!
Гарри надувается, нижняя губа начинает дрожать. Он поворачивается и зыркает на парочку женщин, которые подслушивают:
— Дамы, — говорит он медленно, охваченный злобным смятением, и делает глоток латте. Смотрит на следы помады на краешке другой чашки, принадлежавшие призраку, за которым он гонялся всю жизнь. Конечно же, когда он оглядывается, Мелани уже ушла, затерявшись в толпе покупателей. Гарри едва ли может поверить в то, что она сидела так близко к нему.
Когда Мелани возвращается домой, она находит Джима на кухне, готовящего сэндвич. Точно и аккуратно сделанный, с индейкой, нарезанным авокадо, помидорами и швейцарским сыром. Способность ее мужа полностью погружаться в обыденные бытовые задачи не перестает восхищать ее. Спокойное напряжение во всем. В окно она видит детей, играющих во дворе с новым щенком, которого не видно, — но Мелани слышит счастливое тявканье. Джим смотрит на нее с улыбкой, которая быстро пропадает, когда он чувствует, что что-то не так:
— Что случилось, дорогая?
Она вытягивает руки, выгибается, опираясь на столешницу, выпускает напряжение:
— Гарри. Я встретила его в торговом центре. Думаю, он подстроил это. Сначала он извинялся и вел себя нормально, так что я даже выпила кофе с ним в «Старбаксе». А потом полилось все то же бредовое дерьмо о том, что ты убил тех двух мужчин на пляже! Я запугала его записью, и он отвалил.
Джим делает глубокий вдох:
— Если это случится еще раз, нам надо что-то сделать. Нанять адвоката, подать в суд за домогательство.
— Джим, ты не резидент, у тебя судимость, — Мелани хмуро смотрит на него, — органы власти многого не знают о той части твоей жизни.
— Те два парня, я взорвал их машину...
— Если все это всплывет, тебя могут депортировать.
— В Шотландию? — внезапно смеется Джим, — не знаю, выдержу ли, если девочки будут разговаривать, как я!
— Джим...
Джим Фрэнсис подходит ближе, сокращая пространство между ним и Мелани, обнимает жену. За ее спиной он видит дочек, играющих с Сюзи, недавно купленным французским бульдогом.
— Шшш, все будет хорошо. Мы во всем разберемся. Давай просто насладимся Рождеством.
Рождество под солнцем. Джим думает о Эдинбурге, и призрачный ветерок холодит спину.
Юэн Маккоркиндейл изучает себя в зеркале ванной комнаты. Ему больше нравится то, что он видит, когда снимает очки: черты лица превращаются в удовлетворяющее его пятно. Пятьдесят лет. Полвека. Куда все ушло? Он надевает очки, рассматривая все больше и больше похожую на череп голову, покрытую короткой серебристой щетиной. Затем Юэн смотрит на свои голые ступни на розовой плитке пола с подогревом. Многие другие, как и он, тоже их изучают. Как много стоп он видел в своей жизни? Тысячи. Наверное, даже сотни тысяч. Плоские, прокрученные, сломанные, треснутые, раздавленные, обожженные, шрамированные и зараженные. Но это не о нем: его сохранились лучше, чем все остальное. Выходя из ванной, Юэн быстро одевается, раздраженно завидуя своей все еще спящей жене. Карлотта младше его на десять лет и неплохо справляется со средним возрастом. Она растолстела в середине третьего десятка, и Юэн втайне желает, чтобы она стала такой формы, как ее мать; ему нравилось, когда женщины были похожи на сливы. Но затем строгая диета и спортзал вернули Карлотту обратно во времени: не просто в ее молодость, но и, наверное, в даже более превосходную саму себя. Когда они познакомились, у нее еще не было таких мускулов; йога подарила ей гибкость и разнообразие движений. Теперь же, когда Юэн чувствует, как молниеносно увядают ощущения, он надеется, что они полностью исчезнут с возрастом: он явно начинает проигрывать в этих отношениях.