Если кто-то и был мастером щекотать, то это я. Просто спросите об этом мою сестру. Раньше я так выводил ее из себя тем, что ей приходилось говорить, чтобы заставить меня остановиться. Конечно, ни одно из них не носило сексуального характера, но ее бесили такие вещи, как «Мой брат всегда прав» или «Мой брат самый лучший на свете». Это было так весело. Это в равной степени верно, а затем и некоторые другие фразы.
Макайла замирает, из ее глаз текут слезы, и вот, наконец, это происходит.
— Камден Уотерс — Бог секса.
— Прости, не расслышал.
— Камден Уотерс — Бог секса! — кричит она.
Удовлетворенный ее репликой, я останавливаюсь.
— Думаю, теперь об этом знают все.
Она бьет меня кулаком, и я снова хватаю ее за руку, на этот раз подтягивая к изголовью кровати и прижимая ее плотнее к себе, спиной ко мне.
Счастливый таким поворотом, я наклоняюсь, чтобы натянуть на нас простыню, а затем целую ее между лопаток. Она подсовывает руку под щеку.
Моя рука скользит вверх и вниз по ее бедру, сдвигая простыню движением, похожим на волны, набегающие на океан.
Проходит некоторое время, затем Макайла поворачивается и кладет голову мне на плечо.
Я целую ее в волосы.
— Я не знаю, что между нами, но я не могу выкинуть тебя из своей головы.
— Я тоже не знаю, но тоже это чувствую.
Это все, что нужно сказать на данный момент.
— Хорошо.
Ее кончики пальцев легко танцуют по моей коже, и вскоре она прослеживает букву «Б» на моей груди. Она никогда не спрашивала меня об этом, но полагаю, что ей должно быть интересно.
Слова просто вырываются наружу.
— Мы называли себя ABC: Амелия, Брэндон и Камден. Брэндон был самым старшим. Он всегда был любителем повеселиться. Я был средним ребенком и самым ответственным. А Амелия, ну, она была нашей маленькой принцессой.
Рука Макайлы на мгновение замирает, прежде чем продолжить поглаживать мою грудь.
— Брэндон, он Б?
Я киваю головой.
— Да. Он умер чуть больше года назад.
Она поднимает голову, чтобы посмотреть на меня.
— Расскажи мне о нем.
— Он всегда был душой вечеринки. Его все любили. У него было такое притяжение, понимаешь?
Она понимающе кивает.
— Это всегда заставляло всех хотеть быть рядом с ним. Но шли годы, а он просто отказывался взрослеть и брать на себя ответственность. Это всегда было моей ролью — заботиться о нас троих, пока наши родители спорили о своем жизненном пути.
Макайла слушает без комментариев.
— Это то, что, черт возьми, бесит меня больше всего. Все, что ему нужно было сделать, это поговорить со мной. Сказать мне, что он чувствовал. Я бы помог ему всем, чем мог. Вместо этого теперь каждый раз, когда я смотрюсь в гребаное зеркало, я жалею, что сделал эту чертову татуировку, потому что это только напоминает мне, как я зол на него.
Она поднимает голову, но снова ничего не говорит.
Я закрываю глаза.
— Та ночь, когда ты видела меня в Чайнатауне, была ночью его поминальной службы. На которую настоял мой отец, чтобы заткнуть свою совесть или устроить шоу для своих друзей, кто знает. Я просто пытался забыть об этом.
Она придвигается ко мне ближе.
— Почему? Ты не хотел идти?
Мои глаза распахиваются.
— Черт возьми, нет. Я терпеть не могу ходить на выставки собак и пони моего отца. Я пошел за своей матерью и сестрой.
— А что насчет Брэндона? — спрашивает она.
— Я уже говорил тебе: я чертовски зол на него.
— Но, Кам, он твой брат.
— Был, — уточняю я.
— Нет, Кам, он есть. То, что его нет в живых, ничего не меняет.
— К черту это. У него был передоз, и он бросил меня. Бросил, потому что не мог смириться с нашим придурковатым отцом или справиться с требованиями взросления. В отличие от меня, Брэндон никогда не противостоял нашему отцу. Я и не подозревал, что работа на нашего отца делает его таким несчастным. Если бы я это сделал, я бы сразился за него с этим придурком. — Я делаю паузу на мгновение, прежде чем добавить. — Я просто никогда не знал, насколько все плохо.
— Он был наркоманом?
— Да, но я этого не знал. Я лишь думал, что он любил вечеринки. Он хорошо умел скрывать свою зависимость.
Упершись обоими локтями мне в грудь, она спрашивает:
— Но, Кам, это то, что делают наркоманы — скрывают это.
— Но я был его братом; я должен был это увидеть. Почему он не мог поговорить о своем состоянии со мной? Черт возьми, мы были лучшими друзьями.
— Может быть, он не хотел обременять тебя?
Я сажусь, желая поскорее покончить с этим разговором.