— Да нет, государь! Стрельцы Лефорта и Головина опять перед высоким валом залегли. Да и что из них за воины? Так, московские лавочники и сидельцы, — сердито вырвалось у князя. — А турки, глянь, из замка резерв свой вывели, да по нашим шанцам из тяжёлых пушек палят!
Пётр и сам видел: толпа беспощадных янычар ворвалась на взятый гвардейцами больверк и всю долину затянуло пороховым дымом от взорвавшихся тяжёлых бомб — турецкие пушки из замка били непрестанно.
Одна из бомб взорвалась и в колонне тамбовцев, бросившихся было на выручку гвардейских полков. Впереди своего полка под знаменем вышагивал старый полковник Виллим Брюс. Так он и пал от осколка бомбы, под полковым знаменем. Тамбовцы ударились после того в ретираду, но солдаты-знамёнщики вынесли своего полковника на руках.
— Гвардейцы и казаки отступают уже к Дону, генерал, а полки Лефорта и стрельцы Головина так и сидят в траншеях! — обратился к Гордону молодой адъютант Адам Вейде.
— Сам вижу, поручик! — проскрежетал Гордон. И горько добавил: — Да полковника Виллима Брюса сразили! Что же, прикажи трубить отбой!
— Бутырцы покинули взятый было больверк.
На другой вечер братья Брюсы — высоченный загорелый преображенец Роман и бледный от постоянного сидения в тёмных минных галереях Яков — хоронили своего отца в новом русском укреплении Новосергиевске, недалеко от Азова.
Присланная из лагеря рота солдат дала троекратный прощальный залп, братья бросили землицу на походный гроб, погруженный в сухую могилу, как вдруг из-за их спин выступили Пётр и Патрик Гордон.
— Добрым воином был ваш отец, братья! — глухо сказал Пётр. И добавил с печалью: — Он, помню, ещё при моём покойном отце начинал русскую службу! — И, обняв Якова Брюса, молвил: — Служите мне верно, шотландцы, и я о вас попечение иметь буду! — Затем, обернувшись к Гордону, Пётр тяжело вздохнул: — Что ж, генерал, значит, отступаем всё же на Валуйки? Токмо я в следующем же году вернусь под Азов! И вернусь не только с сухопутным войском, но и с флотом! А здесь, в Новосергиевске, мы трёхтысячный гарнизон оставим. Пусть эта крепостца торчит как острая заноза супротив турецкой твердыни!
Через неделю русская армия потянулась из-под Азова на Валуйки и дале на Москву. Поход был тяжким: брели в слякоть и по первому снегу. Много в том переходе пало людей, но Брюсы выстояли. Братья поклялись на другой год вернуться под Азов, отмстить янычарам за отца!
Когда Пётр стал сооружать в Воронеже первый русский флот, Яков Брюс оказался пригоден: он руководил перевозкой ботов и галер с Плещеева озера на Дон, работал и сам над постройкой кораблей на воронежских верфях. И всё время был на глазах у царя, распознавшего в нём доброго корабела.
Поэтому-то во втором походе под Азов Яков Брюс получил чин капитана в эскадре новоявленного адмирала Франца Лефорта. По сравнению со своим адмиралом, никогда дотоле не плававшем на морях, Яков Брюс твёрдо стоял на капитанском мостике.
Капитан-картограф
В марте 1696 года в Воронеже и окрестностях царило великое столпотворение. На верфях и Воронежа, и близлежащих городков Сокольска, Доброго и Козлова надлежало по царскому указу к вешней полой воде построить 1300 стругов, 30 морских лодок и сотню плотов из соснового леса. В Воронеже заканчивалась постройка галерного флота. Галеры перевозились на санях из Преображенского, каждая в сопровождении своего капитана и роты морского каравана. Со своей девятой флотской ротой отправился и её капитан Яков Брюс.
На верфи тянулись тысячи работных людей из Белгорода и Курска, Тамбова и Валуек, Ефремова и Ельца, Мценска и Харькова, Змиева и Чугуева. Всем на верфях управлял сам царь, явившийся в Воронеж ещё в феврале. Царский надзор был крепок и к вешней полой воде со строительством стругов плотники управились в срок: на воду были спущены царские струги «крепкие и твёрдые, перед стругами прошлого года, в длину и ширину пространнее». На каждый струг приходилось по двадцать весел, по два шеста и по два вила кормовых. Струги, предназначенные для господ генералов, имели каюты. На струге адмирала Франца Лефорта, чувствовавшего недомогание после дороги, каюту даже успели застеклить. Вообще-то господин адмирал, прибывший в Воронеж только 16 апреля, в четверг на Пасху, должен был отплыть в поход на адмиральской галере, доставленной из Голландии через Архангельск, но он предпочёл уютную каютку на воронежском струге, который по его наказу «сделан был со светлицей, имел брусяную мыльню и печи с щепиной зелёною».