Но в бомбардирской роте Якову Брюсу сразу служить не пришлось.
В 1687 году великое Московское войско под началом фаворита царевны Софьи князя Василия Голицына, «большого воеводы и царственные большие печати и государственных великих посольских дел Сберегателя», двинулось походом против крымского хана. Пошёл в тот поход и Бутырский солдатский полк под командой генерал-майора Патрика Гордона. Батальоном в полку по-прежнему командовал Вильям Брюс, воля отца оказалась сильной: 17-летнего Якова отозвали из Преображенского и снова перевели в Бутырский полк. А так как Гордону требовался молодой и толковый адъютант, то в первом же походе Яков оказался под властной рукой сурового шотландца и весело гарцевал при его штабе на гнедом аргамаке черкесской породы.
Всё было внове в этом походе: шум и крики стотысячного военного лагеря, необъятные просторы южных степей, по которым шло московское войско, высокое голубое небо, на котором целый месяц не являлось ни облачка. По степному разнотравью Яков весело летал из сторожевого полка, в коем шли бутырцы, к генеральскому шатру большого воеводы с донесениями Патрика Гордона. По улыбке князя Голицына Яков мог догадываться, что первые вести от Гордона радовали большого воеводу: до Конских вод не встретили ни одной татарской орды, а на реке Самаре к войску примкнул украинский гетман Самойлович, приведший 50 тысяч казаков, и, перейдя Конские воды, огромное войско, казалось, неукротимой лавой потекло к Перекопу. Но за урочищем Большой луг сухая таврическая степь вдруг загорелась, и дымное пламя возникло перед московским войском.
Генерала Гордона спешно вызвали на совет к большому воеводе.
Заседали на совете до позднего вечера. Гордон вышел из голицынского шатра туча тучей, не проговорил, а пролаял своим адъютантам:
— Порешили генералы и дале идти вперёд, по горелому!
Поход на другой день продолжался, но не было вокруг прежнего разнотравья. Земля стояла чёрная, обуглая, небо было затянуто горькой пожарной дымкой. И нигде на этом пожарище не было ни воды, ни корма для лошадей. Потому не шли, а ползли — за двое суток не прошли и 12 вёрст.
На брегу пересохшей речушки Карачакрак Голицын снова созвал совет генералов, воевод и полковников и спросил кратко:
— Как дале поступать?
— Да о чём тут говорить! — Краснорожий полковник Бутурлин показал плёткой на огненное марево, стоявшее за Карачакраком. — Куда нам дале идти без воды и корма?! Отступать надобно, боярин, отступать!
Голицын улыбнулся не без облегчения, словно Ванькин выкрик снял у него все сомнения. Взглянув на сурового Гордона, большой воевода беспомощно развёл руками и молвил с горечью:
— Ну, что же, воеводы и полковники, видать, сам Господь Бог преградил нам путь. Придётся отступать, с Божьими предначертаниями не поспоришь!
— Да не Господь Бог, а гетман Самойлович стал на твоём пути, боярин! — весаул Иван Мазепа, что проскользнул в вечерних сумерках в голицынский шатёр, зашептал жарко: — Сам слышал, как гетман приказал своим сердюкам: скакать впереди московского войска и поджигать степь. А сынкам своим Гришке и Яшке пояснил, что, ежели завоюет Москва Крым, не быть самостийной гетманщине на Украйне, всем завладеют цари!
— Надо же, а я думал, Самойлович — гетман надёжный, верный! — ахнул Голицын.
— Да я вот и письмецо от казацкого старшины о гетманской измене принёс: подписали и обозный, и судья, и генеральный писарь, и паны-полковники! — Мазепа положил свиток перед большим воеводой.
— И кого же старшина желает избрать новым гетманом? — осведомился Голицын.
— А хотя бы и меня! — В голосе Мазепы зазвучал металл. — Я Москве слуга верный, а тебе, князь Василий, наособицу. За мной не пропадёт: вручишь гетманскую булаву — за мной бочонок с золотыми дукатами.
Так и свершилось! Самойловича и его сынов взяли под стражу, а на казацком круге, созванном на речке Колонах, что близ Полтавы, паны полковники закричали: «Люб нам Мазепа! Мазепу в гетманы!»
Царский Сберегатель вручил Мазепе гетманскую булаву, а вечером в шатёр гетманские сердюки вкатили бочонок, в котором весело перезванивали десять тысяч золотых дукатов.
Тем первый Крымский поход и закончился. По московскому войску, счастливо спасённому от огня и пожара, даже и награды объявили. Среди награждённых по Бутырскому полку прозвучало и имя Якова Брюса, получившего свой первый офицерский чин прапорщика.
Патрик Гордон сам вписал его в списки, разъяснив штабу: