Конечно, Аврора — дело прошлое, фаворитка в отставке! Чтобы отвязаться от неё, Август назначил блистательную Аврору настоятельницей Кведлинбургского монастыря девственниц. Но и оттуда она может как ни в чём не бывало явиться во дворец и давать Августу советы по линии дипломатической. Последние два года красавица Аврора дважды атаковала несносного шведского Каролуса, дабы склонить его к миру с Августом. Явиться в шведский лагерь Авроре не стоило никакого труда — ведь её младшая сестра, Амалия, была женой известного шведского генерала Левенгаупта, да и сама Аврора была внучкой грозного фельдмаршала времён 30-летней войны — барона фон Кёнингсмарк. Но, слава Богу, дипломатические заходы Авроры к Каролусу завершились полным провалом. Шведский король и слышать ничего не хочет о мире с Августом II. Но в Дрездене его поджидает сейчас вторая фаворитка, княгиня Козель. Сорвиголова. Скачет на лошади, как татарин, пьёт, как запорожский казак, а кухонной сковородой может и в рожу двинуть. Она, конечно, стоит за войну со шведом до победного конца, но только её видеть он, Август, тоже не хочет. Его величество почесал волосатую грудь, пошарил рукой под одеялом — где-то там лежит черноокая турчаночка, которую в прошлый вечер уступил ему коронный гетман Синявский.
Настойчивый стук в дверь предупредил польское покушение на турецкие бастионы! Подпрыгивая козликом на высоких красных каблуках, в королевскую спальню проскочил доверенный камергер фон Витцум и доложил:
— К вам новый русский посол, ваше величество, Василий Лукич Долгорукий!
— Племянничек своего дяди?! Дядька-то строптивец был известный. Царь Пётр и отозвал его от меня и определил послом ко мне другого Долгорукого. Ну, что, привёз этот Васька мне субсидию? — Король встал с кровати. Могучего роста, патлатый, в ночной рубашке до пят, он напоминал фон Витцуму привидение из рыцарского замка.
— Мне сей Васька не передал ни кошелька, ни чека на Амстердамский банк, ваше величество! Сказал, что требует у вас личной аудиенции.
— А я вот не дам ему аудиенции! Пусть подождёт месяц-другой! — грозно прорычал Август.
— Как хотите, сир! — холодно ответствовал фон Витцум. — Но напомню, денег в нашей казне нет! А львовские менялы и армянские купцы в кредит более не дают!
— Может, у знатного панства кредит попросить? — заикнулся было Август, но тут же безнадёжно махнул рукой: когда это водились у панов деньги. Из ванной комнаты он крикнул Витцуму: — Ладно, зови посла к завтраку. Там обговорим с московитом все дела.
Василий Лукич Долгорукий, войдя в буфетную комнату, не упал перед королём на колени, как поступали обыкновенно старомосковские послы, а отвесил учтивый версальский поклон. Ведь в Версале Василий Лукич был ещё отроком в посольстве своего дяди Якова к королю Людовику XIV. После посольства оставлен был в Париже для изучения дипломатического искусства и не раз бывал на приёмах и на балах при пышном Версальском дворе. Он превосходно изъяснялся по-французски, ловко танцевал менуэт и выряжен был истинным парижанином. Фон Витцум с завистью отметил великолепный парик, золочёный кафтан, атласную жилетку, бархатные штаны до колен, белоснежные лионские чулки и модные красные каблуки, сразу приподнимавшие парижского щёголя.
Но его величеству было не до версальских нарядов новоявленного российского дипломата. Август сдвинул свои чёрные кустистые брови и не спросил, а рыкнул:
— Субсидии привёз?
— Нет, сир! — Свой ответ Василий Лукич сопроводил язвительной улыбочкой, раздвинувшей его щегольски нарумяненные щёчки.
Король вынужден был всё же полюбоваться на парижскую манеру российского посланца.
«Ловок, шельма!» — отметил Август, уловив язвительность русского парижанина. «С таким надобно поосторожней!» — Король пригласил посла на чашечку утреннего кофе.
— Вашему величеству, когда я уезжал из Парижа, велела кланяться герцогиня Орлеанская... — начал Долгорукий свои дальние дипломатические подходы.
— А, Мари... Как она поживает? — Король в душе был доволен, что о нём помнит его старая версальская пассия. И хорошо, что фон Витцум стоит рядом и слышит: о нём, Августе, помнят в Версале! Ведь герцоги Орлеанские — ближайшие родственники королевских Бурбонов!
— Да у герцогини Мари на утреннем приёме подают настоящий антильский кофе — крепкий и душистый, как тропики...— соловьём разливался Василий Лукич.
— А я вот пью какую-то «оттоманскую гадость»! Грек один доставил из Константинополя — думаю, купил там на базаре!.. — Август досадливо выпятил толстые губы, а затем перешёл к делу: — Так когда и где брат мой Пётр выдаст мне обещанные союзные субсидии?
Василий Лукич отставил чашечку и придал своему лицу важное и значительное выражение. В ответе его прозвучал московский тяжёлый колокол:
— Его царское величество велел мне передать вашему величеству, что субсидию, сир, вы можете получить токмо в Гродно, где стоит сейчас наша главная армия!
— Все двести тысяч? — важно спросил Август.
— Все двести тысяч талеров, сир! — Долгорукий был сама вежливость и учтивость.
— Но я захвачу с собой всю свою гвардейскую кавалерию! — заметил Август. — Надо же кому-то охранять такие деньги!
— Думаю, Пётр Алексеевич будет рад прибытию вашей прославленной конницы, сир. Ведь наши драгуны во главе с Меншиковым пошли к Варшаве, и в Гродно стоит токмо пехота фельдмаршала Огильви, — отбил наскок Василий Лукич.
— И много этой пехоты у Огильви? — холодно поинтересовался король.
— На последнем совете фельдмаршал сказывал — сорок тысяч! — Долгорукий слегка усмехнулся, заметив, как заблестели глазки у королька.
— Да это же в десять раз больше, чем в гвардейской кавалерии Флеминга! — вырвалось у Августа.
В приёмной, отпустив русского посланца, король отвёл в сторону своего лихого кавалериста и приказал:
— Скачем в Гродно, Флеминг! — шёпотом добавив: — Да не воевать, дурак, а за деньгами!
Через неделю Василий Лукич доставил в русский воинский лагерь короля, окружённого пышным конвоем Флеминга. Долгорукий рассчитал точно — царь Пётр от души был рад появлению своего союзника. В тот день он получил хорошее известие от Меншикова из Тикоцина, что на варшавской дороге. Под Варшавой драгуны Данилыча разбили конников Лещинского!
— Скачем в Тикоцин, друг мой! — Пётр полуобнял Августа. — Ведь под Варшавой мой Данилыч разбил воинство твоего главного соперника.
Из царственных объятий было не вырваться. Пришлось Августу скакать и в Тикоцин. Зато в тамошнем замке и его, и Петра ждал блестящий приём.
По приказу светлейшего князя под ноги короля Августа русские драгуны бросили шесть неприятельских знамён. Потом Меншиков закатил истинно королевский пир: леса-то вокруг замка стояли вековые, королевские. А в обозах Лещинского драгуны нашли и сладкое рейнское, и хмельное токайское, и шипучее французское. Винный же подвал замка Тикоцин ломился от гданьской водки и наливок разных сортов.
Три дня продолжался пир победителей, пока утром король не встретил в покоях дворца позевывающего Василия Лукича. И сразу же вспомнил: а деньги?
За завтраком он спросил о субсидиях самого царя.
— Хорошо, дам тебе кредит. Скачем в Гродно, там касса и казна! — согласился Пётр.
Деньги, конечно, артерия войны, но у царя была ещё и своя забота: кому доверить армию, оставляя её на зимних квартирах — Огильви или Данилычу? Несогласие между этими двумя воителями зрело великое, а Петру надобно было срочно быть в Москве: восстала Астрахань, бунтовали башкирцы, рос казачий бунт на Дону, всюду потребно было царское око и тяжёлая царская длань. Пётр нашёл выход: «Доверю-ка я общую команду своему союзнику Августу! Перед его величеством, первым королём Речи Посполитой смирятся и спесивые иноземцы вроде Огильви, и задорные «новики» вроде Сашки Меншикова».