— Прежде чем наградить, ему потребно желудок поправить! — поддержал Пётр шутку. — Дать ему для затравки порцию можжевеловой водки! Она, учёным медикам то хорошо ведомо, паче всего желудок крепит! — И, окинув взором офицеров, Пётр молвил уже серьёзно: — О наградах же, почитаю, рано вопрошать. За рощей той... — он указал на сосновый перелесок, — стоит главная сила шведов.
И точно подтверждая царские слова, за перелеском громыхнули шведские пушки: то шведы встречали выходившую к Лесной русскую гвардию.
Выходящие русские полки (драгуны спешивались и шли в общем строю) были встречены столь жестоким артиллерийским огнём, что поначалу попятились в перелесок, под прикрытием которого снова выстроили свои линии. Выйдя из леса уже правильными рядами, они прямо двинулись на сближение со шведами и, подойдя на сто саженей, ответили на огонь неприятеля дружными залпами. Обе армии стояли теперь не более чем в ста метрах друг от друга, выстроенные каждая в четыре линии, и меж ними шёл тот огневой бой, который и почитался регулярным боем по тогдашней линейной тактике. Солдаты задних рядов перезаряжали ружья и передавали их в первый ряд, по приказу взводных офицеров плутонги давали залп, стрельба так и именовалась — стрельба плутонгами. Места убитых и раненых спешно заполняли солдаты задних рядов. Судьба баталии зависела от того, кто устоит под частым огнём противника.
Пальба продолжалась без малого более двух часов, но нашла шведская коса на русский камень. Вопреки суждению Левенгаупта, что русские солдаты не выдержат регулярного огневого боя, — они стояли неколебимо, отвечая огнём на огонь, выстрелом на выстрел. Многократные залпы шведов опустошали русские ряды, так же как и залпы русских — ряды шведов.
— Это же настоящая бойня! Прикажите моим драгунам атаковать русских в конном строю, и я ручаюсь, что прорву их строй! — подскакал к Левенгаупту Шлиппенбах.
Но шведский командующий отрицательно покачал головой:
— Я начну атаку — только когда возвратится наш авангард! Сторожите мост, Шлиппенбах! И помните: там ключ ко всей баталии!
Адам Людвиг сердито натянул поглубже шляпу: пошёл снег, задул ледяной ветер, начиналась не осенняя даже, а настоящая зимняя круговерть.
Невольно вспоминалась та первая Нарва, когда метель сыграла на руку шведам и уже через час был прорван центр русской позиции. Правда, теперь ветер бил в лицо и русские залпы сверкали в метели, как молнии.
— Государь! У солдат так раскалились ружья, что больше невозможно стрелять! Прикажи ударить в штыки на шведа! — подскакал к Петру разгорячённый боем Голицын.
Это уже потом, после Лесной и Полтавы, после побед Румянцева и Суворова, трёхгранный штык стал заветным оружием русской армии. А в кампанию 1708 года русская армия впервые заменила неуклюжие багинеты на своих ружьях знаменитым трёхгранным штыком. И не было ещё ведомо, сколь отличится сей штык в рукопашном бою. Потому трудно было решиться и бросить полки в штыковой бой: а вдруг швед устоит и сломает хребет русской пехоте?
Словно уловив колебания Петра, Голицын рубанул рукой:
— Ручаюсь, пройдём на штыках сквозь шведскую линию!
Пётр помедлил и согласно наклонил голову.
В час дня барабаны ударили атаку, и, точно подгоняемые северным ветром, бившим им в спины, русские батальоны пошли в штыковую. Шведы успели сделать только один залп, как русские, налетев, опрокинули первую линию, вторую, третью. Левенгаупт двинул в бой резервную линию, но русские на штыках прошли и её и ворвались на шведские батареи. К трём часам дня главная позиция шведов была взята. Расстроенная пехота спешила укрыться в вагенбурге, составленном из четырёх тысяч повозок и фур (ещё четыре тысячи повозок с боеприпасами были предупредительно отправлены Левенгауптом к Пропойску). Сгоряча преображенцы и семёновцы бросились было к вагенбургу, но отхлынули под картечью оставшихся шведских пушек, густо покрыв побелённое снегом поле зелёными солдатскими мундирами (один Семёновский полк под Лесной потерял половину своего состава).
Отойдя на ружейный выстрел, русские выстроились напротив вагенбурга, упиравшегося тылом в реку Леснянку. Влево от вагенбурга был единственный мост через Леснянку, охраняемый драгунами Шлиппенбаха. Пётр, так же как и Левенгаупт, понимал, что мост этот — ключ к виктории. Взяв мост, русские лишали шведов последнего пути к ретираде. Но Пётр решил повременить с атакой моста, так как вынырнувший из снежной пелены драгунский офицер доложил, что на скором подходе конная дивизия Боура.
— Успел-таки, чёртов немец! — весело рассмеялся позади царя Меншиков.
У Петра словно рукой сняло страшное напряжение боя.
— Дать войскам роздых! — приказал он Меншикову.
— И то верно, мин херц! Люди с четырёх часов утра не спавши, не евши, валятся с ног! — Меншиков был доволен приказом.
— Дождёмся Боура, тогда и ударим на мост! — решил Пётр. — Только бы швед прежде сего не вышел из вагенбурга и не контратаковал!
Но шведы словно приняли русское «приглашение» к роздыху. В вагенбурге царила такая путаница и сумятица, что надобно было сначала разобраться в частях, смешавшихся при отступлении, прежде чем идти в контратаку. Стонали тысячи раненых, помещённых за повозками, ржали укрытые здесь же лошади. Под покровом усиливающейся метели шведские гренадеры самовольно, не слушая офицеров, разбили несколько фур с бочонками рома и, пьяные, шатались меж раненых. Генералы и полковники не могли найти свои части, единственно, о чём сейчас молил фортуну шведский командующий, был скорый возврат трёх тысяч рейтар авангарда, с помощью которых можно было контратаковать русских. Однако первыми пришли не рейтары, а Боур с пятью тысячами драгун.
Поставив ещё не обстрелянных драгун Боура на левом фланге, Пётр перебросил невских и вятских драгун на правый к мосту и приказал Меншикову взять мост в конном строю.
Атака русских драгун шла с холма. Шлиппенбах, по своей природной горячности, бросил конницу навстречу русским, но стычка та была недолгой. Полки Меншикова, ударившие сверху, опрокинули шведов и взяли в конном строю стоявшую у моста неприятельскую батарею. Пурпурный плащ светлейшего, развевавшийся, как знамя, мелькал уже на другой стороне моста, когда эскадрон невцев рубил отчаянно защищавших свою батарею шведских бомбардиров.
— Чёрт! Ничего не видно! — Левенгаупт с досадой передал своему адъютанту подзорную трубу.
Однако через минуту, когда к вагенбургу подскакал Шлиппенбах с остатками своих драгун, в подзорной трубе не было нужды. Всё стало ясно: Меншиков взял мост, и ключ к виктории держал теперь в своих руках царь Пётр, отрезавший шведам последний путь к ретираде. Курляндская армия, как в ловушке, была заперта в вагенбурге. С фронта и с флангов были русские, позади река Леснянка, за ней — непроходимые топи и лесное бездорожье.
Куда девалось утреннее высокомерие и самоуверенность Адама Людвига Левенгаупта! Перед Шлиппенбахом сидел сломленный и точно сразу постаревший на десять лет генерал, которому ничего не оставалось, как поутру отправиться в русский лагерь, вручить царю Петру свою шпагу и сдать всю армию и обоз.
— Я говорил вашему превосходительству, что позиция у Лесной годится скорее для авангардного, чем арьергардного боя! — сердито шамкал за спиной старый начальник штаба.
— Вот русские и провели свой авангардный бой! Я всегда говорил, что они многому научились у нас в эту войну! — горячился рядом с начштаба Шлиппенбах.
А Левенгаупт горько думал, что теперь все будут упрекать его и в неверной диспозиции, и в недооценке неприятельских сил, и в промашке с мостом. Но главная причина поражения заключалась не в нём, генерале Левенгаупте. Главная причина разгрома заключалась в русском солдате, который выстоял там, где шведский солдат дрогнул.
Оставалась одна надежда — на помощь своего авангарда, который спешно возвращался от Пропойска. И рейтары успели! Левенгаупт даже не поверил сначала своим ушам, когда вновь раздались выстрелы и крики там, у моста.