«Чья-то звезда сорвалась, чья-то судьба оборвалась! Но чья — моя или Карла?» — подумал Пётр. И здесь вдруг родилось самое простое (оттого, может, и гениальное) решение: «А что, ежели загородить прогалину меж Яковицим и Будищенским лесами земляными редутами? Шесть редутов поставить поперёк, а четыре вынести вперёд, перпендикулярно к основной линии. Они, как волнорез, и разрежут атаку шведское войска».
Охваченный радостным нетерпением, Пётр вернулся в шатёр, приказал дежурному денщику зажечь свечи на столе, расстелил карту и на ней обозначил редуты. «Ежели что не так, завтра на месте поправим. И устроим шведам добрую встречу!» — Довольный найденным наконец решением Пётр снова лёг в постель, свернулся по давней, ещё мальчишеской, привычке калачиком и крепко, безмятежно заснул.
В то самое время, когда Пётр куривал трубку на полковом барабане и наблюдал за падением метеорита, в шведском лагере возле Полтавы не спал и его главный соперник. Правда, причина, по которой не спал шведский король, была совсем иная, чем у Петра. Ещё 16 июня при объезде позиций к югу от Полтавы, где у русских на левом берегу Ворсклы стояли казаки Палия, Карл был ранен случайной пулей в ногу. Ранение было, в общем, пустяшное, король ещё покрасовался перед сопровождавшими его генералами и драбантами, и, вместо того чтобы сразу отправиться к врачу — вынуть пулю и сделать перевязку, объехал все позиции на Ворскле и только после того вернулся в лагерь. Сапог был полон крови, и, хотя доктор вынул пулю, рана загноилась. Карла попеременно бросало ныне то в жар, то в холод.
Ранение короля вызвало в шведской армии всеобщее уныние. Ведь за девять лет войны это была его первая рана, хотя всем было известно, что во всех баталиях с датчанами, саксонцами, поляками и русскими король был впереди всех и лез в самое пекло. В окружении короля погибли почти все его генерал-адъютанты, пришлось переменить уже две трети драбантов из королевского конвоя, но сам Карл был точно заговорённый от пуль, картечи и ядер.
— Не иначе как за нашего короля заступается скандинавский бог Один! — говорили офицеры и солдаты, вспоминая древние саги викингов. Король стал живым талисманом шведского войска. И вдруг талисман разбился. На поверку вышло, что «помазанник Бога на земле» такой же смертный, как и любой человек.
— Рана короля — недобрый знак! — открыто говорили меж собою не только солдаты, но и офицеры. Ропот был такой сильный, что, по совету фельдмаршала Рёншильда, короля, лежащего на носилках, вынесли в лагерь и показали солдатам. Но вид бледного, дрожащего от лихорадки на носилках Карла XII не мог, как прежде, вдохновить войска. Солдаты и офицеры перестали верить в везение и счастливую фортуну короля. Что касается генералов, то многие прямо говорили, что весь поход на Украину был чистым безумием.
— Единственный выход — немедленная ретирада за Днепр! — открыто заявил на последнем военном совете второй по званию, после фельдмаршала Рёншильда, генерал Левенгаупт. — Надобно бросить все пушки, обоз и ночью тайно сняться с лагеря, посадив пехоту на обозных коней. Тогда мы уйдём от русской погони и успеем переправиться через Днепр.
— У генерала Левенгаупта большой опыт в ретирадах, ведь таким вот путём он успел убежать от царя Петра из-под Лесной... — съехидничал Рёншильд.
— А что предлагаете вы, фельдмаршал? — Король на совете был явно расстроен, и не столько своей раной, сколько положением, в какое попала шведская армия.
Пробравшийся недавно из Львова королевский секретарь Клинкострём привёз самые дурные вести. Русский заднепровский корпус фон Гольца соединился с давним и упорным противником шведов, коронным гетманом Синявским, и под Бродами разгромил наголову войска короля Станислава Лещинского, которыми командовал Сапега.
— После той конфузии король Станислав и шведский генерал Крассау без боя оставили Львов и отошли к Варшаве, ваше величество! — Карл бросил на Клинкострёма свирепый взгляд, но тот и не подумал отвести глаза, поскольку говорил чистую правду.
Это известие было тяжёлым ударом для короля. Ведь он рассчитывал, что войска Станислава и шведский корпус Крассау составят ему у Полтавы не только добрый сикурс, но и привезут достаточно провианта и боеприпасов. Теперь с этой надеждой приходилось проститься. Потому король так внимательно слушал совет Левенгаупта о ретираде за Днепр.
Но здесь внезапно вмешался Гилленкрок:
— Ваше величество, я полностью согласен с генералом Левенгауптом, но, увы... — генерал-квартирмейстер развёл руками. — Я не хотел ране огорчать вас, сир, но переправа через Днепр просто невозможна. Отряды киевского коменданта Голицына разорили не только Запорожскую Сечь, но и Переволочну — там не осталось ни одного парома и ни одной лодки. Переправляться же через Днепр вплавь, держась за хвосты лошадей, как делают запорожцы, наши рейтары и тем более солдаты просто не умеют!
— Ох, уж этот Голицын!— вырвалось у Карла проклятие в адрес киевского генерал-губернатора князя Дмитрия Михайловича. — Вместе с Меншиковым опередил нас в Батурине, где сжёг все запасы, накопленные Мазепой к нашему приходу, послал войска спалить Сечь, а теперь, оказывается, разорил и переправу у Переволочны. Словом, загнал в угол. Что же ныне прикажете делать, господа? — Король оглядел лица своих смущённых генералов и советников.
И тут вперёд выступил Рёншильд. Фельдмаршала, казалось, годы не брали — столько в нём было воинственного задора и воодушевления.
— Ваше величество, разве у нас не та же армия, что наголову разгромила русских у Нарвы? — Фельдмаршал спрашивал короля, но смотрел на генералов.
Они прекрасно знали, что в 1700 году шведской армией практически командовал не юный король, которому потом приписали победу, а он, Рёншильд. И снова был у него счастливый случай возглавить армию — король ранен и не может командовать войсками с носилок. Потому фельдмаршал с таким воодушевлением и пел военные марши на совете.
— Вспомните, господа, когда в последний раз русские сталкивались с нашими главными силами? В прошлом году у Головчино. И чем кончилось то сражение? Разгромом дивизии Репнина и конницы фон дер Гольца, а Шереметеву и Меншикову удалось спастись тогда только поспешной ретирадой. Так пойдёмте сейчас вперёд, сир, и разгромим за пару часов и царя, и Шереметева, и Меншикова. Ручаюсь, завтра мы уже будем пировать в их шатрах, — вспомните, ведь у нас те же войска, что неоднократно били и русских, и саксонцев, и поляков, и датчан. Ну, а пороху, хотя бы на одну баталию, хватит, не так ли, Гилленкрок?
Генерал-квартирмейстер согласно склонил голову: пороха, если не штурмовать боле Полтаву, на одну баталию и впрямь хватит.
— Согласен! — с видимым облегчением произнёс король. — Общее командование примете вы, Рёншильд, пехотой будет командовать Левенгаупт, конницей — генерал Крейц. Готовьтесь к крепкой баталии.
Но, хотя Карл и распорядился готовиться к генеральному сражению, тревога не покидала его. И мучился он бессонницей не столько из-за раны (физическую боль он переносил легко и даже не застонал, пока ему удаляли пулю), сколько из-за тревожного предчувствия. Король не хуже Гилленкрока знал, что войска измучены долгим походом, обескровлены штурмом Полтавы, не имеют в достатке ни провианта, ни амуниции, ни боеприпасов. Солдаты сами отливают пули из кусков железа, каждый третий мучим кровавым поносом, многие офицеры ходят в лаптях и опорках, — в лагере не хватает хлеба, а шведы не запорожцы: не привыкли питаться одним мясом, которого сейчас в изобилии. И всё же эти солдаты пошли бы за ним по-прежнему в огонь и воду, будь он на коне впереди всех! Но проклятая рана нарушила все планы. А Рёншильд? На что способен этот старый осёл, кроме лобовой атаки? В сражении же с русскими нужны расчёт и хитрость. Иначе они ускользнут, как уже ускользнули раз под Гродно, другой раз — под Головчино. А при нынешнем положении обязательно нужна полная, а не частичная виктория. Правда, есть ещё один выход. Его нынешним вечером и предложили королю граф Пипер и этот негодник Клинкострём. Войдя в шатёр они напомнили о последних мирных предложениях царя Петра, сделанных через шведских врачей, ездивших в Воронеж за лекарствами для раненых.