Против всякого ожидания царь сам распорядился бесплатно передать шведам все нужные лекарства, а затем пригласил врачей к себе и передал через них мирные предложения. Пётр был готов вернуть шведам и Нарву, и Дерпт, и Мариенбург. Себе он хотел оставить только земли «отчич и дедич»: Ижорскую землю и Карельский перешеек.
— В конце концов, почему бы и не уступить царю невские болота? — напрямик сказал королю наглец Клинкострём. — Исторически это русские земли — Водская пятина Господина Великого Новгорода.
— А вы что на это скажете, Пипер? — Голос Карла задрожал от злости.
Но обычно воинственный канцлер на сей раз промямлил:
— Клинкострём прав, ваше величество! И потом, царь Пётр готов заплатить за Ингрию контрибуцию. Почему бы и не оставить им эти болота?
— Но ведь на этих болотах царь соорудил свою новую столицу — Санкт-Петербург! — Голос короля достиг наивысшего накала.
Пипер, как опытный царедворец, это уловил и промолчал, но Клинкострём по-прежнему, ломился напрямую:
— Что Петербург?! Думаю, для нашей большой торговли в том есть прямая выгода! У русских будет хотя бы один порт на Балтике, и мы прямо через море будем получать из России хлеб и меха. Если мы приложим к мирному договору хорошее деловое соглашение, то сможем взять в свои руки всю морскую торговлю в Петербурге. Ведь в Швеции без дела сейчас стоит восемьсот торговых судов, а у русских нет пока на Балтике ни одного купеческого судна. И также как мы стали главным торговым посредником в польской торговле через Данциг, так мы можем стать главным посредником и в русской торговле через Петербург! — Клинкострём оглядел лица Карла и графа Пипера: как секретарь, он верил в силу учёных доводов.
«Он слишком долго жил в Стокгольме и забыл норов нашего короля, мой бедный Клинкострём!» — Граф Пипер видел, как вытягивается и бледнеет лицо Карла.
— Земли «отчич и дедич», владения Господина Великого Новгорода?! Всё это чушь собачья, Клинкострём! — взорвался король. — Я знаю одно: эти земли завоевал мой великий предок — король Густав-Адольф! Слышали о таком? И я не отдам эти земли ни дьяволу, ни чёрту ни за какие деньги. Да и зачем мне деньги? Пипер вот знает, что в обозе болтаются 6 миллионов талеров, собранных с Саксонии. И ещё больше я возьму сейчас, когда после победы войду в Москву. Там, в Москве, я верну себе и Нарву, и Дерпт, и Нотебург, и Ингрию с этим Петербургом! Идите же, господа, и думайте о победе, а не о позорном мире! — Карл выгнал из своей палатки двух нежеланных миротворцев. Но выгнать легко, а вот как добиться победы? — Король даже застонал от всех этих переживаний. Тотчас у постели возник дежурный лейб-медик. Карл недовольно посмотрел на врача, хмуро буркнул: — Не в ране дело! — и приказал позвать знаменитого знатока саг Гутмана. До самого утра король слушал сагу о славном викинге Рольфе Гетрегсоне, который одолел Новгородского волшебника — Волхва — на острове Ретузари, после чего покорил и русскую, и датскую земли.
Утром 26 июня в царский шатёр без докладу вошли встревоженные Шереметев, Меншиков и Яков Брюс (все имели на это царское соизволение).
Пётр уже облился, по своему обыкновению, холодной водой. Денщик Васька ловко сбрил щетину с его лица, и государь чувствовал себя сильным, уверенным, помолодевшим. Все ночные страхи и сомнения улетучились после того, как принято было им решение о постройке редутов.
Ему сначала показалось, что и у его генералов родилась та же мысль, и он даже порадовался, но оказалось, что генералы прибыли совсем с другой новостью: ночью исчез унтер-офицер гвардейского Семёновского полка по фамилии Немчин. Хватились его на утренней перекличке, затем нашли двух солдат, которые видели, как шёл унтер вечером к Яковицкому лесу. Солдатам крикнул, что идёт подышать свежим воздухом.
— Не иначе как к шведу перебежал сей любитель свежего воздуха! — насмешливо сказал Меншиков.
Дело касалось пехоты, которой ведал Шереметев, и Александр Данилович стоял как бы в стороне.
Вызвали Михайлу Голицына как командира Семёновского полка, спросили:
— О многом ли ведает сей Немчин?
Князь Михайло, смущённый, что так опозорился его славный полк, признал, тем не менее, честно, что ведает Немчин немало.
Во-первых, унтер наверное знал, что государь решил дать генеральную баталию 29 июня, в день своего тезоименитства.
Во-вторых, Немчин слышал, конечно, как и все в гвардии, что на подходе к русским сильный сикурс — многотысячная калмыцкая орда.
В-третьих, перебежчик знал, что рядом с Семёновским полком стоит полк новобранцев, ещё не получивших мундирное платье и одетых в серые мужицкие сермяги.
Пётр внимательно выслушал Голицына и сказал быстро и решительно:
— Чаю, получив известие о подходе калмыков, швед атакует нас ежели не сегодня, то завтра и скорее всего ночью или на ранней заре, в расчёте на обычный ночной беспорядок.
— Поступит, как и под Головчино? — вырвалось у фельдмаршала.
— Так, Борис Петрович! Но, дабы не бежать в одних подштанниках, как бежала дивизия Репнина под Головчино, надобно держать с этого часу половину войска под ружьём. И, кроме того, мы господам шведам на подходе некий сюрприз уготовим. — Пётр показал на боевую карту, на коей был отражён его ночной замысел. — Шесть редутов поперёк лесной прогалины и четыре к ним в ряд волнорезом...
— И разобьётся та шведская волна у волнореза и редутов на отдельные ручейки!.. — сразу понял замысел Петра князь Михайло.
— Верно понял, камрад! — Пётр был так доволен сообразительностью младшего Голицына, что даже простил ему побег Немчина.
— Мин херц, даже у дюка Мальборо и славного принца Евгения Савойского не было никогда такой полевой фортификации! — разразился льстивыми похвалами и друг любезный Данилыч.
— Замысел великий, но успеем ли те редуты соорудить? — осторожничал, как всегда, Шереметев.
— Мы тотчас с Данилычем на ту прогалину отправимся и место для редутов сами выберем. Ты же, Борис Петрович, поспешай немедля: пришли тысяч пять солдат с лопатами, думаю, к вечеру те земляные работы и закончим! — распорядился Пётр. — А в сражении возглавишь общую команду. Ты, Сашка, встанешь со своими драгунами за редутами, ну, а ты, Яков, поставишь в реданы свои пушки.
— Государь, позволь, я в левофланговый редан поставлю тяжёлые орудия? — попросил Брюс.
Пётр согласился, а в душе обрадовался: не один он, оказывается, в русской армии размышлял о будущей баталии!
— А как же с сермяжным полком быть? — смущённо напомнил Голицын.
Пётр фыркнул:
— В сём деле самое умное — воинский маскерад. Распорядись, Борис Петрович, сермяжному полку поменяться платьем с новгородцами. Новгородский полк половину Европы прошёл: бился со шведом и в Польше, и в Силезии, и в Германии. Солдаты там все один к одному, как калёные ядра. Шведы наверняка попытаются сломить сермяг и прорвать там нашу линию, но вместо зелёных новобранцев нарвутся на ветеранов.
— Думают поцеловать молодку, а встретят усы! — рассмеялся светлейший. — Здорово ты придумал, государь!
Пётр и сам был доволен, что придумал сей маскерад. Но виду не показал — надобно было спешить учредить главные полевые редуты.
Система полевой фортификации, созданная Петром на поле Полтавской баталии, и впрямь была новинкой для европейской тактики. Даже после наполеоновских войн французский военный теоретик Роканкур писал о Полтаве: «Следует отметить в этом сражении новую тактическую и фортификационную комбинацию. Этим именно способом, до тех пор не употреблявшимся, хотя одинаково удобным для наступления и обороны, была уничтожена вся армия авантюриста Карла XII».
Роканкур знал, что говорил, потому как и Шевардинский редут, и багратионовы флеши, и батарея Раевского при Бородино, на которых была перемолота половина наполеоновской армии, прямо восходили к полтавским редутам. Ведь Кутузов, проходя курс фортификации в военно-инженерном корпусе, прямо обучался на опыте Петра Великого. А Пётр был не только прирождённым корабелом, но и передовым фортификатором. Опыт он приобрёл, не только сооружая новые крепости — Северодвинскую, Петропавловскую, Кронштадтскую, — но и беря крепости неприятельские: Азов, Нотебург, Ниеншанц, Дерпт, Нарву.