Но сам король, словно забыв о своей ране, сумел доскакать до запасного лагеря, куда Гилленкрок успел стянуть из-под Полтавы всю артиллерию. К счастью для Карла XII, регулярные русские части преследовали шведов только до Будищенского леса. Русское войско было истомлено не только битвой, но и бессонными ночами накануне её. Посему Пётр распорядился дать армии роздых.
Но уже вечером, как только спал зной, вдогонку шведам была послана конная гвардейская пехота под началом Михайлы Голицына и драгуны Боура.
Они пленили шестнадцать тысяч шведов уже у Переволочны. Успел туда и Меншиков, который принял капитуляцию Левенгаупта. Токмо королевский конвой, следуя примеру запорожцев, переплыл через Днепр, держась за хвосты своих лошадей и сопровождая перевезённого на плоту короля до турецких владений. Туда ещё раньше бежал и Мазепа.
Эхо Полтавы
Жизнь народов измеряется обычно веками. Тем ярче выделяются те заветные минуты, когда время как бы уплотняется, и судьбы государств и народов решаются в считанный короткий срок. Таким звёздным часом Руси были Ледовое побоище и Куликовская битва. В восемнадцатом веке подобным событием стала Полтавская битва. Гром Полтавы долго ещё слышался в русской истории, и через полтора столетия после этого сражения Виссарион Белинский, думая о его историческом значении, напишет: «Полтавская битва была не простое сражение, замечательное по огромности военных сил, по упорству сражающихся и количеству пролитой крови; нет, это была битва за существование целого народа, за будущность целого государства».
Сам Пётр и его сподвижники, бывшие на поле баталии, может, и не сразу поняли исторический смысл Полтавской победы, но зато сразу восприняли её как полный и окончательный поворот в Великой Северной войне.
Именно в те минуты, когда к Петру подводили всё новых пленных, несли трофейные знамёна, и он сам, — трижды в тот день спасшийся от вражеских пуль, — возбуждённо спрашивал шведских генералов и министров: «А где же брат мой, король Карл?» — в нём утверждалась и росла мысль, что Полтава не обычная виктория, а победа, предрешившая исход всей войны. И сколько бы ни было затем временных неудач (вроде Прутского похода) и затяжек с подписанием мира, эта вера в окончательную победу над шведами прочно устоялась после Полтавы и у Петра I, и у всей русской армии.
Полтавскую викторию Пётр I сразу увязал с будущим миром, и неслучайно через несколько дней после Полтавы, узнав уже наверное, что Карл XII бежал к туркам и скрывается в Бендерах, послал к нему пленного королевского камергера Цедергельма, предлагая через него скорый и почётный мир.
Однако шведский король и в дипломатии был таким же авантюристом, как и в воинской стратегии. Все свои надежды он возложил теперь на Османскую империю, подталкивая её к войне против России. Первый же королевский посланец, прибывший в Стокгольм, привёз не только известие о Полтаве, но и требование короля немедленно произвести новый рекрутский набор.
Москва узнала о славной Полтавской виктории через газету «Ведомости», где было помещено письмо Петра своему сыну цесаревичу Алексею, находившемуся в столице. Фактически то была официальная реляция о Полтаве.
«Наша армия, — кратко и энергично сообщал Пётр, — стала в ордер до баталии... И тако о девятом часу перед полуднем генеральная баталия началась. В которой, хотя и зело жестоко в огне оба войска бились, однакож долее двух часов не продолжалась, ибо непобедимые господа шведы скоро хребет показали...» Заканчивалась реляция образным сравнением Карла XII с греческим героем Фаэтоном, вознёсшимся на своей колеснице под небеса и низвергнутым оттуда наземь.
«Единым словом, — писал Пётр, — вся неприятельская армия Фаэтонов конец восприяла (а о короле ещё не можем ведать, с нами ль, или с отцы наши обретается ). А за разбитым неприятелем посланы господа генерал-поручики, князь Голицын и Боур с конницею».
По приказу Петра реляция о Полтавской виктории была напечатана в «Ведомостях» красным цветом, на одной стороне листа. Этот первый плакат в истории России расклеен был по всей Москве.
Однако поскольку до полного просвещения и грамотности россиян было ещё далеко, царь распорядился зачитать известие о преславной виктории во всех церквях и монастырях и три дня служить благодарственные молебны с колокольным звоном и пушечной пальбой. Так вся Россия была извещена о Полтавской победе.
На поле битвы вечером, после праздничного пира, Пётр объезжал полки и поздравлял с викторией солдат и офицеров. А через несколько дней полтавские поля снова огласили праздничные виваты: пришло известие, что остатки шведской армии, без малого шестнадцать тысяч человек, без боя сдались на Днепре у Переволочны во главе с генерал-аншефом Левенгауптом. Сломленная Полтавой, шведская армия сложила ружья к ногам драгун Меншикова и пехоты Голицына.
Русское «ура» скоро долетело и до иностранных столиц. В Вене и Лондоне известию сначала было не поверили, но, когда достоверно стало известно, что Карл XII и Мазепа бежали с немногим конвоем в пределы Османской империи, а шведская армия полностью сдалась в плен на Днепре, в столицах этих было объявлено о строжайшем нейтралитете. Напротив, в Голландии купечество, нёсшее немалый урон от захвата шведами шедших в Россию торговых судов, устроило в Амстердаме праздничный фейерверк и салют.
Из тогдашних европейских монархов боле всего радовались побеждённые шведами короли: Август Саксонский и Фридрих Датский. Эти монархи немедля разорвали унизительные для них Альтранштадский и Травендальский договоры и объявили войну Швеции. Август со своим верным Флемингом и его войском снова вступил в пределы Речи Посполитой и вернул себе польский престол. Встретясь на Висле со своим непостоянным союзником, Пётр многое собирался выговорить изменчивому другу, но, увидев сияющее от счастья лицо Августа, выпрыгивающего ему навстречу из лодки, махнул рукой и обнял неверного камрада. Правда, опять же не без усмешки (юмор и хорошее настроение в те первые месяцы после Полтавы не покидали Петра), царь вернул Августу ту самую памятную шпагу, которую тот передал Карлу XII в замке Штольпен перед походом шведов на Москву. Вслед за договором с Августом Пётр подписал после Полтавы союз с Данией и дружеское соглашение с Пруссией.
Вся Европа, казалось, возмечтала теперь заключить русского царя в свои объятия. Даже высокомерный король Франции Людовик XIV отправил к Петру своего посла де Балюза с просьбой о посредничестве России между Францией и странами Великого Союза в войне за испанское наследство.
Однако особенно была потрясена европейская общественность, приученная газетами к вере в непобедимость Карла XII. Слава Петра I среди европейских философов и учёных доходит до самого «высокого градуса». Уже 27 августа 1709 года знаменитый Лейбниц пишет в газетах, что отныне «царь будет пользоваться вниманием Европы и принимать очень большое участие в общих делах». На Петра смотрели теперь уже не как на чудаковатого царя-плотника, а как на многоопытного правителя, который, как объявил всё тот же Лейбниц, «может соединить Китай с Европой, создать великие способы улучшения навигации, поставить просвещение и науки на такой уровень, на каком они никогда не были и какого они не могут достигнуть в другом месте, потому что у него есть для этого tabula rasa (чистая доска), и непорядки, укрепившиеся в других местах, могут быть сразу предупреждены добрыми правилами».
В знак уважения учёной Европы Пётр был избран во Французскую Академию наук. В то же время знаменитый английский писатель Даниэль Дефо писал во второй части своего «Робинзона Крузо» о Петре I как об «искателе мудрости, изучающем науки и ревностно собирающем для своего просвещения книги, инструменты и учёных из самых цивилизованных частей света».
А любимец Петра, один из героев Полтавы, Александр Данилович Меншиков, получивший, наконец, за сию викторию чин генерал-фельдмаршала, избран был вдруг в Лондоне действительным членом Королевского общества естествоиспытателей.