Словом, современники рассматривали Полтавскую баталию не как очередную победоносную викторию, а как нечто весьма значительное по своим и масштабам, и следствиям.
Неслучайно через несколько десятилетий после Полтавской баталии Вольтер, который был в дни Полтавы ещё мальцом, учившимся в колледже Святого Людовика, писал: «Из всех сражений, обагривших кровью землю, это было одно, которое вместо обыкновенного своего действия — разрушения — послужило к счастью человеческого рода, потому что дало царю свободу приводить в благоустройство огромную часть света. Ни одна война не вознаграждена добром за зло, которое она сделала; последствием полтавского сражения было счастие обширнейшей в свете Империи».
Часть четвёртая
ПРУТСКИЙ ПОХОД
Долгие сборы
сли верить, что начало похода предопределяет его конец, то Петру I надобно было немедля поворачивать ещё с берегов Днестра, столь неудачно для русского войска началась кампания 1711 года.
Во-первых, шедший в авангарде фельдмаршал Шереметев, задержанный небывалым разливом Припяти и других встречных рек, запоздал и не успел опередить турок на Дунае, так что армия везиря спокойно и без помех переправилась через эту водную преграду и первой вошла в Валахию.
Во-вторых, волошский господарь Бранкован палец о палец не ударил, дабы помешать турецкой переправе. Когда же переправа состоялась, сей Иуда переметнулся на турецкую сторону и передал визирю огромные запасы провианта, которые он скопил для Петра. Дабы и долее водить царя за нос, визирь приказал Бранковану продолжать поддерживать тайные сношения с Петром и постоянно вводить в заблуждение русское войско, что он, Бранкован, долгое время небезуспешно и делал.
И, наконец, с самого начала похода вмешалась такая стихия, как саранча, тысячная сила, налетевшая незнамо откуда и превратившая в пустыню северную часть Молдавии.
В эту-то пустыню и упёрлись дивизии Алларта и Вейде, перейдя Днестр в районе Сорок. Генерал Алларт не решился сразу идти через пустынный край в Яссы на соединение с Шереметевым, а принялся вместо этого укреплять Сорокскую фортецию, выдержавшую в своё время, при короле Яне Собесском, долгую турецкую осаду. Правда, валы старой крепости полуобвалились и заросли травой, но зато сапёры открыли знатные подземные погреба для хранения пороха и бомб, через Днестр быстро были наведены два понтонных моста, солдаты углубили и почистили ров, споро исправили разрушения на валу. Генерал Алларт, хотя и был выходцем с прусской службы, почитал себя учеником славного французского фортификатора маршала Вобана. Как учёный генерал-инженер, Алларт полагал, что без сильных фортеций на Днестре, обеспечивавших ретираду и служивших тыловыми базами для войск, нельзя начинать кампанию в Молдавии.
— У великого Вобана была своя система крепостей, а я создам на Днестре свою систему фортеций! Без сильных тет-де-понов* нам нельзя входить в Молдавию. Думаю, это понимает и старый лис Шереметев — неслучайно он застрял в Яссах и ждёт царского повеления! — разъяснил Алларт генералам и адъютантам свою стратегическую аксиому. Впрочем, даже если бы он и вздумал двинуть свои войска к Яссам, то не мог это сделать из-за нехватки провианта. Даже сухарей осталось у солдат от силы на три дня, а в Яссах, как писал Шереметев, «тоже было зело голодно».
В результате остановки Алларта русская армия в самом начале кампании оказалась разделённой на две части и её авангард под командой Шереметева и Михайлы Голицына, оказавшись без поддержки главных сил, как бы повис в воздухе. Это было очень опасное положение, прибывший в Сороки со своей дивизией Аникита Иванович Репнин настаивал на скорейшем подкреплении авангарда. Алларт не соглашался. Меж генералами начался спор, который они так и не смогли сами решить. Все ждали царя.
Пётр меж тем вместе с Екатериной осматривал крепость Каменец и знаменитое ущелье-колодец реки Смотрин. Глубина того ущелья завораживала, сказывали, многие самоубийцы падали в тот колодец.
— Встречался я в Лондоне с одним приезжим из Америки, — рассмеялся сопровождавший царскую чету Яков Брюс. — Так вот, он говорил, что там в Скалистых горах есть такие же ущелья: бросишь в реку камень, а всплеска не услышишь, глыбь!
— Так то Америка, горы, а здесь кругом степь и вдруг этакая пропасть... Ой, не могу! — У Екатерины закружилась голова, и она отшатнулась на царские руки.
Пётр поддержал сильно, надёжно, спросил ласково:
— Высоты испугалась?
В ответ получил признание: похоже, она снова на сносях. Но когда стал уговаривать уехать в Москву для спокойствия, Екатерина нежданно заупрямилась:
— В сей поход сам Бог меня посылает! И чувствую, буду в сём походе я тебе потребна! Мне о том сон был!
Как старый моряк, Пётр был суеверен: о сне расспрашивать не стал, а Екатерину взял с собой в поход.
Словно улучив час его прибытия в армию, со стороны молдавской степи показалось огромное пыльное облако, которое постепенно перемещалось к сорокской фортеции. Генерал Алларт, приняв облако за приближающуюся татарскую орду, приказал солдатам своей дивизии встать во фрунт на крепостных валах, и горнисты уже протрубили тревогу, как вдруг из облака вынеслись пропылённые всадники. Впереди всех скакал, небрежно помахивая треуголкой, лихой генерал-кавалерист Ренне.
Ренне ещё не успел отдать рапорт царю, как всё разъяснилось: из облака послышалось блеяние огромного стада — это драгуны Ренне пригнали в Сороки шесть тысяч овец. Чего-чего, а мяса отныне войску хватало!
— Славный подарок к моему приезду! Спасибо! — Пётр от души обнял лихого кавалериста.
В тот вечер, впервые за много дней, в русском лагере загорелись костры и солдаты получили горячую пищу.
— Вот приехал господин бомбардир, Пётр Алексеевич, и всё поправил!
Идя на военный совет, Пётр слышал, как весело переговаривались солдаты у костров. Эта солдатская вера обнадёжила боле всяких политических расчётов.
Военный совет был собран в доме коменданта фортеции, занимаемом генералом Аллартом. Адъютанты учёного генерала аккуратно развесили карты, укрепили схемы и таблицы.
Алларт, высокий, сухопарый пруссак, педантично разъяснял свою систему, выговаривая резко, с обычным своим высокомерием:
— Господа, Совет! Я учредил ныне в Сороках отличный тет-де-пон, укрепил фортецию и обеспечил тем вход в Молдавию с севера. Теперь потребно занять Могилёв-Подольский и сделать там ещё один тет-де-пон. Так, создав вход в Молдавию с востока, мы получим систему крепостей и можем, опираясь на оные, спокойно поджидать турок на Днестре и дать им генеральную баталию у любого тет-де-пона!
— Но Бендеры, батенька мой, тоже, чаю, у турок преизрядная фортеция! А повяжут нам турки руки под Бендерами долгой осадой, так визирь и ударит нам с тыла, как король Каролус под первой Нарвой. Что тогда? Ведь шведский король ныне сам при турках обретается. А он горазд советы давать! — заметил осторожный Аникита Иванович Репнин.
— После неудачной для генерала Репнина головчинской акции была уже полтавская виктория! Но генерал Репнин всё ещё битого шведа опасается... — съехидничал Алларт.
Однако на замечание об опасности долгой осады Бендер Алларт ответа не дал, и Пётр про себя то отметил.
— Разумный генерал старается видеть все опасности, и близкие, и далёкие, а генерал Алларт не видит даже, сколь опасно и дале сидеть в Сороках, бросив наш авангард на произвол судьбы в Яссах! — вскипел меж тем Аникита Иванович.
Все зашумели, поскольку разрыв армии на две части становился всё опаснее по мере движения османов за Дунай.
— Полагаю, надобно отозвать войска фельдмаршала Шереметева в Сороки и здесь ждать турок! — На этот раз Алларт обращался прямо к царю.
— Возможно, по воинскому размышлению сие и разумно, но по великой политике неумно и бестолково, — вмешался вдруг в генеральский спор канцлер Головкин. И, обращаясь ко всем, пояснил: — Оставаясь в Сороках, мы, для начала, оставляем на съедение туркам нашего открытого союзника молдавского господаря Кантемира; другое, прямо предаём восставших в расчёте на наш дунайский поход сербов и черногорцев; третье, открыто упускаем дружбу болгаров, греков и иных христиан. И потом... — Гаврила Иванович вдруг хитро прищурился и привёл самый неожиданный довод: — За сей скорый поход говорят нам, господа генералы, сами звёзды и знамения небесные. Вот послушайте, что пишет из Царьграда некий мудрый человек Францишек Баровиер! — Головкин не без торжества развернул письмо и зачитал внятно: «А в 13-й день похода визиря явися на небеси звезда с хвостом, к северу висящая, и стала прямо под самым Царьградом в превеликом сиянии. Потом претворися звезда в великого змия, а из змия в великую булаву железную, которая, немного постоя, бысть невидима. Турки рассуждали то в великое таинство, обще глаголя, что Царьград будет поборен и взят!» — Гаврила Иванович обвёл взглядом лица изумлённых генералов и заключил не без таинства: — Сей мудрец вам советует: «Пробудитесь ныне спящие, яко и небесные знаки призывают вас!» — Канцлер прямо обернулся к царю.