— Разбрелись, как овцы без пастуха. Похоже, овечек сих мы в эту кампанию вместе не соберём! — сердито сказал Пётр Брюсу, покидая лагерь и отправляясь в Карлсбад для повторного лечения.
Карлсбад успокоил его. Осень стояла сухая, тихая; окрестные горы блистали золотом опадающей листвы. Встретили царя, не в пример прошлому году, с большим почётом: приветствовать Петра явился сам наместник Богемии граф Братиславский, из Вены прискакал императорский посол граф Ностиц. Ещё бы, в этом году Пётр явился не после прутской неудачи, а из Померании, где стояла русская армия, вошедшая в пределы империи. Ну и по-родственному, конечно, встретили: Алексей Петрович Романов ныне свояк нового императора Карла VI. Последний по-семейному прислал свой презент: огромную бочку доброго рейнвейна. Но ежели Вена рассчитывала споить Петра, то крепко ошиблась. Бочку эту царь пожертвовал обществу городских стрелков, в которое он был избран почётным членом. Впрочем, на стрельбище Пётр ходил только один раз — нанюхался уже пороха предостаточно на полях баталий. Предпочитал бывать в токарне Андрея Гейдемена, где искусно выточил для себя табакерку, работал с добрыми мастерами-каменьщиками, осваивая прочную кладку. Здесь-то его и застал Лейбниц, прибывший в Карлсбад с дипломатическим поручением.
— Ни одного монарха, государь, я, к сожалению, не видел в фартуке каменщика! — с явным восхищением воскликнул философ.
Пётр улыбнулся, снимая фартук. Простодушно пояснил:
— Моему парадизу на Неве нужна прочная кладка! — Визиту учёного немца он был рад.
Правда, когда философ заговорил об участии России в окончании войны за испанское наследство, Пётр от разговора уклонился. Но зато просидел с Лейбницем до позднего вечера, беседуя об учреждении Академии наук в Петербурге, открытии университетов в Москве, Киеве и Астрахани.
И хотя дипломатическая миссия философа была неудачна, Лейбниц с восторгом писал: «Я нимало не раскаиваюсь в сей поездке, столь необычны духовные качества этого великого монарха».
Посреди этих мирных занятий и размышлений снова вдруг затрубил военный рог: пришло срочное известие от Меншикова: гроза севера генерал Магнус Стенбок объявился-таки в Германии, Шведский флот од ним своим видом заставил датскую эскадру без боя удалиться в Копенгаген, а вслед за тем Стенбок высадил свой корпус в Штральзунде. Перепуганный Флеминг, как всегда, поступил самым неразумным образом — пехоту отправил в Саксонию, а сам с кавалерией отступил к Висмару, где соединился с датчанами.
В свой черёд, как докладывал Меншиков, господа датчане имели ревность не по разуму и, не дождавшись русской подмоги, встретились со шведами в открытой битве при Гадебуше. Первым бежал с поля баталии, конечно, Флеминг со своей прославленной ретирадами конницей. Немногим дольше продержались и датчане. Яростный натиск шведской пехоты опрокинул сначала первую, а затем и вторую линию, и, бросив обоз и пушки, генерал Ранцау отступил в полной конфузии. От полного разгрома датчан спасло только то, что Стенбок не стал их преследовать, а расположил своё войско на зимних квартирах между Висмаром и Любеком.
«Что прикажете делать?» — немо звучал вопрос Данилыча в письме.
Но Пётр уже знал, что потребно делать. И оттого, что знал, действовал как бы в едином порыве так, как действовал под Полтавой. У него не было ни сомнений, ни колебаний, когда он спешил в лагерь Меншикова.
— Не разобьём этого шведского героя — почитай, весь наш великий союз развалится. И так уже союзнички по своим столицам разбежались и за воротами укрылись. Ну а мы в чистом поле воевать не боимся! — И Пётр приказал поднимать войска.
Однако настигнуть Стенбока на зимних квартирах не удалось: то ли лазутчики доложили, то ли старый лис нюхом учуял погоню, но он внезапно поднял свою армию и двинулся к богатейшему ганзейскому городу Гамбургу. Появление грозных шведов под стенами большого города так напугало городской магистрат, что он поспешил откупиться от Стенбока деньгами и знатными припасами.
Только появление русских драгун заставило Стенбока прекратить грабёж и спешно идти на север, в Голштинию. Роман, который шёл со своим эскадроном в дальней разведке, столкнулся со шведскими рейтарами прямо на городских лугах под Гамбургом. Но шведы, не приняв бой, ускакали на север. Было ясно, что Стенбок отходит в Голштинию. Но если русские понимали, что шведы отходят, то в Дании сей дерзкий манёвр был принят как начало вторжения. Впрочем, у Магнуса Стенбока, в чьи паруса, казалось, задул бешеный ветер фортуны, и впрямь созрел план оторваться от русских, через Голштинию, выйти к замёрзшим проливам и внезапно подойти к датской столице.
В Копенгагене началась страшная паника, и сам король датский Фредерик IV вынужден был отправиться навстречу Петру, моля о немедленном русском сикурсе. Свидание двух государей состоялось в Рендсбурге. Пётр не только не отказал в помощи своему незадачливому союзнику, но и предложил вместе выступить в немедленный поход для спасения датской столицы.
Однако Копенгаген был ограждён от шведов внезапной оттепелью, которая столь часто бывает на Балтике. Налетевший с Атлантики тёплый ветер прогнал лёд в проливах, и Стенбоку не оставалось ничего иного, как вновь отступить в Голштинию. Враждебные армии шли теперь навстречу друг другу, и неминуемая встреча произошла в Голштинии, под Фридрихштадтом.
День 30 января 1713 года стоял тихий, пасмурный. С утра шёл редкий мокрый снег, дороги совсем развезло, и войскам идти было можно только по высоким насыпным плотинам, которые перерезали болотистую угрюмую равнину перед Фридрихштадтом. Только по этим двум плотинам и можно было перейти через непроходимое болото в предместье города Кольденбиттель. Неудивительно, что, осмотрев столь крепкие позиции, Магнус Стенбок сразу указал: «Здесь мы и задержим русских!» Вход на плотины шведы перекрыли траншеями, а на другом конце плотин поставили пушки.
На военном совете с королём Пётр предложил одновременную атаку: по одной плотине атаковать русским, по другой — датчанам. Однако Фредерик, явившийся на совет в крайнем раздражении, прямо заявил, что датчане на явное самоубийство не пойдут.
— Впрочем, мы согласны пропустить впереди себя русских по обеим плотинам! — великодушно согласился датский командующий фельдмаршал Ранцау.
— Что ж, путь самый опасный есть всегда и самый почётный! — гордо ответил Пётр и приказал Меншикову двинуться сразу по двум плотинам.
— Атаковать дружно по сигналу ракетой! — напутствовал он своего фельдмаршала.
— Эка дело шведские пушки! Да у меня Корнев их под Тюлендорфом в конном строю брал. Чаю, и сейчас возьмёт! Возьмёшься, а, Корнев?
— Можно попробовать... — глухо ответил Роман. — Почему ж не попробовать! — сказал он уже решительно.
— Не дури, Данилыч... — сердито буркнул Пётр, отъезжая к своей колонне. — Действуй по уставу — сначала Брюс бьёт пушками по окопам, потом по моей ракете пускай в атаку пехоту. Возьмёшь Кольденбиттель, тогда и бросай драгун на Фридрихштадт.
Меншиков согласно наклонил голову. Выставленные перед плотинами русские и датские пушки по сигналу Брюса открыли такой частый огонь по передовым траншеям, что засевшие там шведские караулы частью были перебиты, частью бежали на другую сторону плотин под защиту своих орудий. В этот миг, прорезая пасмурное небо, с шипением взвилась ракета, запущенная Петром, и раздалось грозное «ура!» — то царская колонна пошла на штурм. По сигналу Меншикова бросилась на плотину и его пехота. Стоило, однако, солдатам подняться из захваченной траншеи и вступить на плотину, как навстречу ударил стальной град шведской картечи. Не успела пехота добежать до середины плотины, как раздался второй залп шведских пушек. А из самой траншеи, прикрывавшей артиллерию, раздался дружный залп засевшей в ней шведской пехоты и в третий раз в упор ударили по русским пушки. Всё смешалось — передние солдаты повернули назад, задние шеренги ещё напирали на передних, и в эту людскую гущу в четвёртый раз плюнули картечью шведские пушки. Откатилась назад русская пехота, остались лежать на плотине мёртвые и раненые.