— Я ведь говорил на военном совете, что нужен не штурм, а блокада Фридрихштадта. Меня не послушались — и вот результат!
Датский генерал-квартирмейстер Шультен обращался вроде бы к своему королю, но Меншиков-то хорошо понимал, что генеральская стрела пущена в него, фельдмаршала. Потому, приказав Брюсу выдвинуть прямо к плотине всю артиллерию и открыть контрогонь по шведским пушкам, Меншиков ехидно предложил Шультену:
— Может, пустим в дело датчан? Ведь кому-кому, а вам, генерал, потребно отмстить за поражение при Гельзингере и Гадебуше.
— Я не позволю губить моих солдат в этой бессмысленной атаке! — высокомерно вмешался в разговор датский король. — Кстати, смотрите, фельдмаршал, и царская колонна споткнулась о шведские пушки!
В подзорную трубу и Меншиков ясно увидел, что на другой плотине шведские пушки тоже отбили атаку русской пехоты. В этот-то момент Роман, эскадрон которого дежурил при светлейшем, прямо обратился к нему:
— Разрешите, ваше сиятельство, пойти мне в конном строю, как при Тюлендорфе!
— Не слышал разве, что сказал царь? — сердито буркнул Меншиков.
— Так ведь тут прямой расчёт, ваше сиятельство. Они по пехоте четыре залпа успели сделать, а по мне больше одного не придётся — добрые кони враз на другой конец плотины вымахают!
— И то верно! — повеселел Александр Данилович. Как истый кавалерист, он был уверен, что лихая конница в состоянии сокрушить любую преграду. — Бери, Корнев, свой эскадрон да вызови других охотников из лейб-регимента, а я пока велю Брюсу открыть из всех пушек беглый огонь по шведскому транжаменту.
И впрямь, когда Роман подвёл свой конный отряд к плотине, вся местность была окутана столь густым пороховым дымом от частого огня русских и датских орудий, что шведы не уловили тот миг, когда драгуны, идя на полном аллюре, бросились в атаку. Первый залп шведской картечи накрыл драгун лишь на середине плотины. И залп тот действительно был единственным. Не успели шведские бомбардиры второй раз зарядить орудие, как палаши драгун замелькали над их головами. Смяв пехоту и захватив в конном строю пушки, драгуны ворвались вслед за своим отважным ротмистром в предместье Фридрихштадта.
Здесь шальная шведская пуля, пущенная из-за палисада, нашла Романа. Правда, он не упал, а только уронил палаш и обхватил лошадь за шею. Подоспевшие драгуны бережно сняли с коня своего ротмистра.
Роман уже не видел, как русская пехота штурмом взяла и вторую плотину, захватила Кольденбиттель, а вслед за тем ворвалась на улицы Фридрихштадта. Непобедимые солдаты Стенбока, пугавшие Данию и Германию, бежали к неприступной голштинской фортеции Тонокген. Комендант сей нейтральной крепости полковник Вольф по секретной инструкции голштинского министра барона Герца впустил в цитадель шведов и захлопнул ворота перед союзниками.
— Если бы я сам, господа, не видел этой отважной атаки, я никогда бы не поверил, что кавалерия способна на такие чудеса... — весело вещал король Фредерик за дружеским застольем, устроенным после виктории.
Датского короля нельзя было узнать — так он был смел и воинствен. Ещё бы! Стоило ему появиться при войске, как неоднократно битые датчане тотчас одержали викторию. Что значит сражаться в присутствии короля! Да и этот бравый русский ротмистр, наверное, знал, что за его атакой следит сам король! Обратившись к сидевшему рядом Петру, король Фредерик важно заявил:
— Я полагаю, ключ к победе поднёс всем остальным на золотом блюдечке этот отважный драгун. Ежели вы позволите, я хочу его наградить высшим датским орденом — орденом Белого Слона!
— А я произведу его в полковники! Сей ротмистр в майоры был представлен ещё за Белую Церковь, в подполковники — за Прут. Вот ныне всё и сошлось. Зови Корнева, Данилыч! — приказал Пётр. Он находился в самом весёлом расположении духа. Ведь ему ныне удалось не токмо побить Стенбока, но и спасти сей викторией весь Северный союз от полного развала.
Однако Меншиков никого не позвал, а только склонил голову и сказал горько:
— Гибнут мои орлы на чужой земле, государь! Этого молодца пулька на исходе атаки нашла. Так что мой лекарь делает сейчас ему операцию. Будет ли жить, кто знает? Сам ведаешь, государь, тяжёлую руку отечественных эскулапов!
— Скорее надо кончать с этой войной и чёртовым шведским упрямством! — сердито буркнул Пётр и, встав, произнёс: — Здоровье героя, нашего полковника Корнева!
— Не только присоединяюсь к вашему тосту, но тотчас распоряжусь прислать к сему отважному воину моего личного лейб-медика! И ежели фельдмаршал не возражает, лечить новообъявленного полковника будут наши лучшие врачи в Копенгагене, — засуетился Фредерик.
Фельдмаршал не возражал. Вот только он и сам хотел бы получить орден Белого Слона. И получил-таки, когда в мае 1713 года упрямец Стенбок капитулировал наконец перед Меншиковым в Тонокгене.
Ранней осенью того же 1713 года огромный караван датских, голландских и английских торговых судов под сильным эскортом британской эскадры адмирала Джона Норриса прибыл в Ревель. На адмиральской шлюпке, которая отвалила от флагмана, сидел и бледный русский полковник Роман Корнев, чудом исцелённый королевскими медиками в Копенгагене.
Сэр Джон Норрис попробовал было, шаркая ногой по песку, сделать перед царём положенный по этикету реверанс, но Пётр рассмеялся, обнял дружески:
— Спасибо, сэр Джон, что купцов до нас довёл, оборонил от шведских каперов! Думаю, чем больше балтийская торговля, тем скорее мир! Не так ли?
— Так, так, государь! — радостно поддержал адмирал. — Торговля приближает мир, а мир стоит на торговле!
— Опять будет просить лес и пеньку для британского Адмиралтейства... — с раздражением посмотрел на англичанина сопровождавший царя генерал-адмирал Фёдор Матвеевич Апраксин. — А нам и для наших верфей сих материалов недостаёт!
— ...Ба, да никак Корнев?! — Пётр с высоты своего роста узрел стоявшего в задних рядах Романа и стиснул его в своих объятиях. — Ну как, вылечили тебя датские медикусы?
— Готов вернуться в свой эскадрон! — бодро ответил Роман.
— При чём тут эскадрон? — удивился Пётр. — Поезжай в Новгород и принимай новый полк! — И, заметив, что Корнев изумлён, весело рассмеялся: — Вот так они всегда, канцелярские крысы! Чаю, тебе и не передали из Военной коллегии, что я в присутствии его величества короля датского дал тебе полковничий чин! — Когда Роман в простодушной благодарности хотел упасть перед царём на колени, Пётр остановил его:— Негоже тебе, кавалеру ордена Белого Слона, на колени бросаться... Ты ныне, — Пётр хитро оглянул присутствующих, — должен перед всеми слоном выступать, как то делает другой кавалер этого ордена — Александр Данилович Меншиков!
На целебных водах в Пирмонте
Костлявая старуха с косой одинаково нежданно заглядывает и в хижину, и во дворец. Осенью 1715 года Пётр I почувствовал столь нестерпимые колики в почках, что слёг в постель и, страшно мучаясь, вызвал даже священника и приобщился Святых Тайн. Несколько дней вельможи в страшной тревоге ночевали во дворце, дабы не пропустить развязки. Иные, забегая вперёд, тайком подходили к царевичу Алексею, целовали в плечико. Все важные дела были отложены, и даже в Северной войне наступило затишье. Столь много значила в России воля одного человека: и как показала болезнь, в этом была не только сила державы, но и её слабость.
К счастью, новый царский лейб-медик Роберт Арескин (Арескиным он стал в Москве, а у себя на родине в Шотландии был Эрскин) сумел победить тяжёлый недуг. Но взял с Петра слово укрепить здоровье, отдыхая на знаменитых лечебных водах Пирмонта. И вот в конце мая 1716 года Пётр инкогнито, с небольшой свитой последовал в Пирмонт.
Западная Германия прямо на глазах оправлялась от долгой войны за испанское наследство: в городах весело и споро работали каменщики и плотники, в полях вёл свою борозду пахарь, уверенный, что урожай не будет вытоптан буйной конницей. Мир и покой опустились, наконец, на эту землю. В белом цвету стояли каштаны, буйствовала сирень в маленьких палисадниках, по вечерам жёлтые весёлые огоньки зажигались в окнах; гостеприимно, настежь, без страха перед солдатскими погромами, были распахнуты двери кабачков. Весело было ехать в открытой коляске по омытым весенними дождями дорогам, дышать полной грудью.