— Кто же будет вести занятия в тех университетах, одни немцы? — спросил Пётр и покачал головой. — Нам то негоже: строить немецкие университеты на русской земле. Посему полагаю, господин Лейбниц, открыть поначалу в Петербурге Академию и при оной подготовить добрых учёных и преподавателей из русских. Токмо после того можем и университеты открыть.
— Но знаете ли вы, как строится Академия, государь? — спросил Лейбниц.
— Прожекты на сей счёт читал, в том числе и ваш, господин Лейбниц! — задумчиво ответил Пётр. — Но как действует Академия, самолично не видел. А надо бы! Был намедни здесь знаменитый французский архитектор Леблон, нахваливал Академию наук в Париже. Стоит, думаю, съездить туда, посмотреть, ознакомиться с её устройством.
Однако в Париж в том году Петру попасть не удалось: снова оторвали от мирных прожектов дела Великой Северной войны. Однажды, во время прогулки в парке, царю церемонно представили тайного советника земли Гессен — Кассель фон Кетлера. Старичок был важный, степенный, недаром ходил у ландграфа гессен-кассельского не только в советниках, но и имел чин обер-гофмаршала этого маленького княжества. «Хотя княжество и небольшое, связи у ландграфа великие!» — в один голос доложили Петру Головкин и Шафиров.
Дело в том, что сын гессенского ландграфа Фридрих был женат на младшей сестре шведского короля Карла XII Ульрике-Элеоноре и потому зондаж о мире, который начал фон Кетлер, шёл прямо из Стокгольма. И самому Петру показалось, что всё было нарочито подстроено: и нечаянная встреча, и кетлерские выпады против датчан и саксонцев, и объявившийся нежданно друг Кетлера, шведский генерал Ранк. Всё делалось, дабы поссорить царя с союзниками. Вон сколько ушей вокруг: тут и Липские гуляют, и граф фон Меч столбом стоит на соседней аллее. К тому же Пирмонт был модным курортом для всей европейской аристократии, одних английских лордов обитало здесь ныне две дюжины! Потому Пётр на предложение Кетлера и Ранка начать сепаратные переговоры со Швецией ответил громко и внятно, дабы имеющие уши услышали:
— Я союзникам своим верен! Так и передайте свейскому королю и его новому министру барону Герцу. Чаю, это его затея: расколоть Северный союз!
На этом Пётр прервал аудиенцию и вернулся в дом почтмейстера. Вечером же Шафиров передал фон Кетлеру секретный меморандум, в коем говорилось, что «царь желает мира, но обязан принимать во внимание интересы союзников».
Переговоры на том были прерваны. В середине июня Пётр, закончив лечение на пирмонтских водах, поспешил снова на Балтику, где союзники затеяли великий совместный десант в Сконе.
Правда, перед отъездом он ещё раз принял Лейбница и предложил ему продумать план создания Российской Академии наук. А дабы знаменитый учёный не работал бесплатно, царь определил философа на должность своего тайного советника и положил ему соответствующее генеральское жалованье.
Так что, отправляясь в 1716 году на войну, Пётр I думал уже о мире и мысли об открытии Академии наук занимали его не меньше, чем новые баталии со шведами.
«Владычествует четырьмя!»
Гангутская виктория укрепила владычество России в Финском заливе, куда ныне шведский флот боялся и нос сунуть. Русские овладели всей Финляндией и с Аландских островов создавали прямую угрозу коренным шведским владениям. И всё же прямой десант под Стокгольм был невозможен, пока в открытом море стояла шведская эскадра, а русский линейный флот был ещё малым дитятей. Шведам в открытом море надобно было создать противовес, и мысли Петра снова обратились к Дании и совместной высадке русских и датских войск на южное побережье Швеции, в Сконе. Тем паче что датчане после Гангута сами стали призывать русских. Десант в Сконе стал ещё более возможным из-за великой перемены в английских делах. Там после кончины королевы Анны в 1714 году партия вигов пригласила на престол Георга I, курфюрста Ганновера. Династию Стюартов в Англии сменил Ганноверский дом. Однако уже в 1715 году сын Якова II Стюарта, претендент, высадился в Шотландии и с помощью своих сторонников — якобитов — поднял мятеж. Одно время вся Шотландия оказалась в его руках, и новая ганноверская династия зашаталась, не успев поцарствовать и года. И здесь Карл XII устроил сам себе новые, на сей раз дипломатические, Бендеры, вступив в открытые сношения с партией якобитов. В Лондоне тотчас о том демарше свейского короля стало известно, и в ответ Англия послала на Балтику мощную эскадру под командой адмирала Норриса. К англичанам присоединились и голландцы. Так что летом 1716 года в Копенгагене собрались сразу четыре союзных эскадры — русская, английская, голландская и датская.
Первыми к Копенгагену подошли сорок восемь русских галер, доставивших гвардию и отборные пехотные полки, назначенные в десант. Русская конница шла сушей.
Из Копенгагена для почётной встречи царя вышла эскадра в пять линейных судов. Русские и датчане встретились в море. От флагмана отвалила шлюпка, на носу которой гордо стоял востроносый, похожий на кузнечика человечек: его величество король датский и норвежский Фредерик. Таким лёгким кузнечиком он и скакнул на борт царской «Принцессы». Пётр по русскому обычаю облобызал короля троекратно. Вслед за тем царственные особы, русские и датские адмиралы спустились в кают-компанию.
На овальном столе, покрытом белоснежной хрустящей скатертью, красовался поистине царский обед. Шаутбенахт Бредаль, командующий русской галерной эскадрой, довольно оглядел яства: над серебряной супницей клубился лёгкий пар от наваристой стерляжьей ухи с чёрным перцем и гвоздикой; крабы, омары и креветки отражались в пузатых штофах, тонко нарезанная сёмга стыдливо краснела среди зелени, янтарным желтком отливала на огромном серебряном блюде астраханская осетрина, ревельские угри и миноги перемежались с мясистой сельдью пряного посола.
— Дары морей! — любовно вырвалось у толстяка адмирала, обожающего морскую кухню.
— О, да это настоящий союз Нептуна и Деметры! — развеселился Фредерик при виде такого изобилия.
— Представьте, брат мой, я, человек, столь любящий море, не могу есть рыбу — желудок не принимает! — удручённо признался Пётр королю.
За столом царь пил только минеральную воду, захваченную с курорта Пирмонта, опять же ссылаясь на запреты докторов.
Недуги и воздержания Петра, казалось, только подогревали аппетит короля. Пётр и Бредаль с двух сторон усердно потчевали его датское величество цветными водками. И вскоре открылось, что король-кузнечик, увы, слаб на голову и чрезмерно болтлив. Переводчик едва поспевал за ним, и на помощь был приглашён Роман Корнев. Пётр I, казалось, нимало не сомневался в способностях своего полковника.
— Чаю, пока ты в королевском гошпитале в Копенгагене обретался, то и речь их стал понимать? — ещё утром спросил его царь.
Роман уныло склонил голову: опять ему быть толмачом. И вот сейчас он оказался в пьяных объятиях короля Фредерика, который, к общему удивлению, узнал драгуна и воскликнул с радостным изумлением:
— Чёрт побери! Да это же тот самый герой, который в конном строю взял батарею под Фридрихштадтом. Я ещё наградил его орденом Белого Слона!
По тому, как лукаво усмехнулся Пётр, Роман понял, зачем он понадобился в царской каюте. Ведь он был для Фредерика как бы знаменем его собственной воинской славы.
— Выпьем за нашего героя, брат мой! — обратился король к Петру, и тот охотно налил бокалы.
— Везёт тебе, Корнев, за тебя второй раз венценосцы пьют! — рассмеялся Пётр.
— Э, далеко не все они будут пить за русского драгуна... — по-пьяному опечалился Фредерик. И добавил: — Вот, скажем, брат мой, король английский Георг, тот пить за русских не будет!
— Это отчего же? Ведь он ныне нам прямой союзник, — разыграл удивление Пётр.
— Прямой-то прямой, а боится вашего десанта в Сконе. Английский посол не дале как вчера уверял меня, что вы хотите захватить всю Швецию, а коли не удастся, то хотя бы остров Готланд и стать господином на Балтике.