Вскоре после приезда Екатерины в Амстердам Пётр вместе с ней посетил большой аукцион картин. Объяснения давал живописец Гзель, швейцарец по происхождению. Однако оказалось, что у царя уже выработался свой вкус: более всего ему нравились марины, т.е. морские пейзажи, и картины короля живописи, знаменитого фламандца Пауля Рубенса.
— Сей Венус прямо с тебя списан, Катюша, — указал Пётр на одно из аллегорических полотен Рубенса, приветливо улыбаясь жене. После того как побледневшая и уставшая после неудачных родов Екатерина появилась в Амстердаме, Пётр оказывал ей постоянные знаки внимания. Вот и сейчас повелел купить Венеру славного Рубенса и несколько марин Сило, предназначенных для новой загородной резиденции в Петергофе. К удивлению Прейсса, Пётр, который прослыл уже в Амстердаме почти Гарпагоном, заплатил на аукционе щедро, не торгуясь. Екатерина вспыхнула от радости. Господин Прейсс удалился с аукциона последним.
На улице неожиданно двое здоровенных драгун взяли его под руки. Окраинная улица в этот вьюжный февральский день была пустынна. Прейсс понял, что кричать бесполезно, и позволил усадить себя в карету. Вскочивший следом офицер молчал всю дорогу, и Прейсс сообразил, что спрашивать не следует. Карета миновала городские предместья и понеслась по укатанной дороге, которая вела, насколько помнил Прейсс, на юг, в Роттердам. Однако до того портового города не доехали: карета свернула на боковую дорогу, ведущую к уединённой мызе. Когда Прейсса вежливо ввели в хорошо протопленную гостиную, сопровождавший его офицер наконец открыл рот и объявил:
— Вы в загородном доме русского посла в Голландии, господин Прейсс!
Двери, украшенные трубящими в рога тритонами, отворились и вошёл богато одетый вельможа в длинном парике а-ля Людовик, наклонил голову и учтиво представился:
— Князь Куракин! — Вежливо усаживая Прейсса в кресло, он спросил с самой чарующей улыбкой: — Так о чём вы хотели со мной говорить, господин комиссионс-секретарь?
Прейсс понял, что русские о нём прекрасно осведомлены. Между тем Куракин отпустил офицера, заметив вскользь:
— Спасибо, Корнев! Чаю, государь этой услуги не забудет! — И, отвернувшись от Романа, с улыбкой повторил. — Так о чём же вы хотели со мной говорить, господин Прейсс?
Так начались тайные переговоры двух самых упорных противников по Северной войне в тихой и миролюбивой Голландии.
Царский визит в Париж
Уже через несколько дней после встречи Куракина с Прейссом зазвенел колокольчик в амстердамском доме купца Осипа Соловьёва и на пороге предстал, завернувшись в чёрный плащ и нахлобучив широкополую шляпу, барон Генрих Герц. Пётр помнил Герца ещё в бытность его голштинским, а не шведским министром, когда с Голштинией у России установились после прибытия посольства Бассевича в Петербург самые добрые отношения, и потому расчёт Герца был точен: Пётр принял его дружелюбно, скорее как нейтрального голштинца, чем как новоявленного фаворита Карла XII. Пётр понимал, сколь сильно рискует Герц, явившись инкогнито из Парижа в Амстердам. Ведь только что в прошлом году шведский министр был выслан из Голландии за сношения с якобитами и въезд ему в эту страну был воспрещён. Царь оценил, чем рисковал голштинец, и всегда отзывался в дальнейшем о Герце как об очень смелом человеке.
— Мой король — прямой и честный человек, и вы, государь, — прямой и честный человек! Война заставила вас уважать друг друга, и России со Швецией легче договориться без всяких посторонних держав, которые путаются под ногами и только мешают делу! — с жаром заявил Герц, но убеждать Петра не было надобности, потому как он уже принял решение вступить в прямые переговоры со шведами.
Переговоры о мире решено было открыть на Аландских островах, куда съедутся русские и шведские посланники. С тем предложением Герц и сопровождавший его генерал Ранк, получив от Петра пропуск через расположение русских войск, отправились в Стокгольм.
Но к одним словам Герца Пётр особо прислушался:
— Поверьте, сир, путь к миру между нашими странами лежит не через Лондон, а через Париж...
Пётр рассудил: коли английский король Георг дружбу и союз отвергает, надобно принять приглашение дюка Филиппа Орлеанского и навестить Париж, а не Лондон. Он знал, конечно, что Франции после последней неудачной войны надобно возродить славу великой державы и его визит той славе будет способствовать. Но он знал, что и Герц прав, когда твердит, что путь к миру лежит через Париж: ведь только годичные французские субсидии поддерживали ещё шведов в их упрямстве. Выбить сей французский костыль из рук шведского короля значило и впрямь склонить его к миру. И Пётр боле не медлил: регента Франции уведомили, что царь посетит Францию.
Была к тому же у Петра, когда он принимал это решение, и ещё одна, поистине государственная, мысль об установлении «генеральной тишины», то есть общего мира в Европе. Основой для прекращения всех европейских войн, на его взгляд, и должен был послужить союз двух самых могучих держав континента — России и Франции.
Словом, в Париж ехал уже не молодой человек, которого Людовик XIV знал данником крымского хана, а государственный муж, предсказавший систему франко-русских союзов, способных поддерживать «генеральную тишину» в Европе, на века вперёд.
Выехав в Роттердам, Пётр нежданно для Голландских Штатов отправил царицу и её двор в Амстердам, а сам с малой свитой поспешил через Брабант и Фландрию в Париж. И так же, как под Полтавой, он взял на себя прямое командование армией, а под Гангутом флотом, так ныне он возложил на себя прямые хлопоты большой политики и заботы о скором мире. В Париж ехали с ним такие дипломаты, как вице-канцлер Шафиров, князья Василий Лукич Долгорукий и Куракин. Взяты были и комнатные близкие люди: секретарь Макаров, Павел Ягужинский, арап Абрам Ганнибал, камергер Матвей Олсуфьев да поп Битка. Для душевного спасения были церковные певчие, а для охраны — отряд гвардии и драгун. Был среди них и Роман Корнев.
Одного только опытнейшего дипломата царь не взял в Париж, а послал совсем в иную сторону: Пётр Андреевич Толстой был направлен вслед бравому капитану Румянцеву, отыскавшему след пропавшего царевича Алексея в Тирольских Альпах...
Через Брабант и Фландрию поплыли по каналам, дивясь, сколь густонаселена и обильна сия земля. В Брюсселе Петра и его свиту пригласил в гости цесарский наместник маркиз де Прие и, к несказанной радости попа Битки, дал в честь царя пышный ужин. Пока итальянские музыканты исполняли в концертной зале музыку Вивальди, Битка, объявив мажордому, что он всегда пробует и благословляет царскую пищу, первым проник в столовую. Пётр застал его уже за обильной трапезой, где жир каплунов Битка весело запивал шампанским.