ЭПИЛОГ
С великих торжеств, устроенных в Санкт-Петербурге по случаю окончания Северной войны и заключения победного мирного договора в Ништадте, Пётр написал признательное письмо своим уполномоченным на мирном конгрессе Якову Брюсу и Генриху Остерману.
«Трактат, вами заключённый, — писал Пётр, — столь искусно составлен, что и мне самому не можно бы лучше оного написать. Славное сие в свете дело ваше останется навсегда незабвенным; никогда наша Россия такого полезного мира не получала! Правда, долго ждали да дождалися, за что всё да будет Богу, всех благ виновнику, хвала!»
— Вот, Андрей Иванович, прав государь: двадцать лет мы воевали и наконец мира дождались! — молвил Брюс своему сотоварищу в Ништадте Остерману.
— Да и мы ведь, Яков Вилимович, через два конгресса — на Аландах и здесь — к этому славному миру прошли! Ни в чём не уступили в баталиях дипломатических, выполнили все условия государя и оставили за Россией и Лифляндию с Ригой, и Эстляндию с Ревелем, и даже Карелию с дистриктом Выборга! — гордо сказал Остерман.
— Ну, на Аландах-то ты согласен был пойти на уступки шведу и даже передать двадцать тысяч русского войска под команду Карла XII. А тот бы двинул сии войска сначала для завоевания Норвегии, а далее король-сумасброд, вместе со своим хитроумцем Герцем, собирался готовить десант в Шотландию, дабы снова усадить династию Стюартов на английском троне. И не успей Россия подписать мир с Швецией, как её втянули бы в войну с Великобританией. Хорошо ещё, что я на конгрессе, а государь — в Санкт-Петербурге вовремя сорвали все замыслы хитроумцев! Нет, что ни говори, мирный стол международных конгрессов таит иногда и угрозу новой войны! Однако пора нам в Санкт-Петербург, Андрей Иванович. Чаю, после сего ласкового послания от Петра Алексеевича нас в Сенате большие награды ждут!
Остерман сразу оживился, ибо ни о чём он так никогда не мечтал, как о наградах. И здесь сей честолюбец не ошибся. Сенат новорождённой Российской империи встретил творцов Ништадтского мира как героев.
Секретарь Сената с торжеством зачитал им решение о царских наградах: Яков Вилимович Брюс был возведён в достоинство графа Российской империи, получил поместье в 500 дворов и денежную субсидию. А Андрея Ивановича Остермана возвели в бароны и дали ему чин тайного советника, в следующем, 1729 году, он стал уже действительным тайным советником и получил должность вице-канцлера Российской империи: начался его долгий дипломатический карьер.
— Доволен, Яков? — спросил Пётр своего учёного бомбардира как-то раз на тихих аллеях Петергофа.
— Конечно, государь! — честно ответил Брюс. — Да ведь и ты, думаю, тем миром доволен?!
— Само собой. И то сказать — через три этапа войны прошли, а своего достигли, вышли к морю. Как ты думаешь: не пора ли нам ныне Академию наук открывать?
— Почему бы и нет, государь! Сколько смышлёных молодых людей подросло! Вот у меня в Берг-коллегии, скажем, есть Василий Никитич Татищев: на поле баталии знатный бомбардир, а в душе — тихий историк. Всё грозится «Историю Российскую с древнейших времён» написать и во всех событиях российских толком разобраться.
Пётр рассмеялся:
— А ты хитрец, Яков! Наслышан, должно быть, от моих дворцовых, что я сам себе тоже дал зарок: написать историю Великой Свейской войны. По два часа с утра за письменным столом сижу. Честно тебе скажу: писать правдиво историю не легче, чем топором на Адмиралтейской верфи снасти рубить! — На прощанье Пётр добавил: — А, впрочем, Яков, ты скажи оному Татищеву, пусть в мою библиотеку заглянет. Я ему летопись Нестора покажу! Приобрёл сей дар как-то в зарубежных поездках. При написании древнейшей истории ещё как сгодится!
Прощались на крыльце царского Монплезира. Тихо шелестели осенние фонтаны, а по зеркальной глади Финского залива скользил при надутых парусах купеческий барк. Пётр снова вдруг рассмеялся:
— Ты глянь, Яков, купец-то поспешает в Санкт-Петербург под британским флагом. С твоей первой отчизны, Яков, посланник!
— Ну, что ж, государь! Я твоим послом недавно был, могу и снять шляпу перед посланцем. — Брюс снял треуголку.
И, как оказалось, снял её в последний раз перед своим государем. В январе следующего года Пётр Великий скончался. А при Екатерине I Брюс вышел в отставку и переехал жить в своё подмосковное имение Глинки. Туда он перевёз огромную библиотеку, многие раритеты и открыл там домашнюю обсерваторию.
Екатерина I, жалея об его отставке и помня победный рёв пушек Брюса под Полтавой и на Пруте, пожаловала Якову Вилимовичу при увольнении чин генерал-фельдмаршал а. Там, в Глинках, в 1735 году знаменитый петровский бомбардир и звездочёт и скончался на 65-м году от рождения, не оставив по себе потомства.
ПРИЛОЖЕНИЯ
БРЮСОВ КАЛЕНДАРЬ [1]
В России напечатан первый календарь на 1709 г. — 28 декабря 1708 года, гражданским шрифтом. В 1709 году вышел гравированный на меди, стенной календарь, известный под именем Брюсова. Такое название не совсем справедливо: в самом календаре положительно сказано, что он собран и издан тщанием библиотекаря Василия Киприянова; Брюс же надзирал только за изданием, что обозначалось не только на календаре, но и на всех изданиях, выходивших в московской гражданской типографии.
Известна репутация Брюса в России XVIII столетия, как чернокнижника и астролога: автор настоящего труда, живя в детстве в отдельной провинции, и там слыхал не мало рассказов о том. Так, напр., легенда сохранила, что «Брюс, умирая, вручил Петру склянку с живой и мёртвой водой (заметим, что в действительности Брюс умер через десять лет после кончины царя) с тем, что если он пожелает видеть его ожившим, то велел бы вспрыснуть его труп этою водою. Прошло потом несколько лет, и Пётр, вспомнив о завещанной Брюсом склянке, велел разрыть могилу его; к ужасу присутствующих оказалось, что покойник лежал в могиле, как живой, и у него даже отросли длинные волосы на голове и бороде и ногти на руках. Царь был так поражён этим, что велел скорее зарыть могилу, а склянку разбил». Подобная же легенда несколько короче сообщена о Брюсе в «Очерке морского кадетского корпуса». Где искать источник её? Кажется, в том обстоятельстве, что Пётр, познакомившись с известным Рюйшем, купил у него под величайшею тайною способ бальзамирования тел, которые сохранялись как бы живые. Брюс занимался астрономическими наблюдениями. Часто беседовал о том с царём, и вот суеверие сочинило чудесную повесть, сохранившуюся доныне.
Между тем в жизни Брюса не было ничего, чтобы могло хоть несколько заподозрить его в чернокнижестве: он был только просвещённее многих из своих знатных современников. К сожалению, он не был выше их в нравственном отношении: Брюс, как и другие, брал под чужим именем подряды в артиллерийском ведомстве, где был начальником; также бывал под судом за утайку казённых червонцев — одним словом, делал то, что можно делать без астрологии, магии и волшебства.
Брюс происходил из древней шотландской фамилии, покинувшей родину во времена Кромвеля. Отец Брюса был полковником в русской службе в конце XVII века и стоял лет двенадцать с полком в Пскове. Яков Даниель (или Яков Вилимович) родился в Москве в 1670 году. Где он учился — неизвестно, только в 17 уже лет числился в действительной службе. Профессор Байер говорит, что во время осады Азова, генерал-майор фон Менгден вымерил и описал пространство земель от Москвы к югу до берегов Малой Азии; по этой описи составлена тогда ещё артиллерийским капитаном, Яковом Брюсом карта, которая и отпечатана в Амстердаме, в типографии Тессинга.
В декабре 1697 года Брюс приехал в Голландию, где тогда был царь. Последний писал по этому случаю к кн. Ромодановскому: «Зверь, долго ли тебе людей жечь? И сюда раненые от вас приехали: перестань знаться с Ивашкой (Хмельницким, т.е. вином), быть от него роже драной)![2]»
2
История Петра Великого г. Устрялова, III, 95. здесь не приведено следующего ответа кн. Ромодановского на выговор Петра: «В твоём же письме написано ко мне, будто я знаюсь с Ивашкой Хмельницким, и то, господин, не правда: некто к вам приехал прямой московской пьяный, да сказал в беспамятстве своём. Неколи мне с Ивашкою знаться — всегда в кровях омываемся (Ромодановский постоянно присутствовал при всех тогдашних пытках в Преображенском!) Ваше то дело на досуг стало знакомство держать с Ивашкою, а нам недосуг! А что Яков Брюс донёс будто от меня руку обжог, и то сделалось пьянством его, а не от меня»... (Дополн. Каб. Дела, папка №3, л: 1201).