Ханс ответил на приветствие с дружелюбной улыбкой. Жозе отозвалась куда сдержаннее, но все же весьма доброжелательно, что тронуло Габриель. Люк промолчал.
— Меня ждет Симона, — не зная, что еще сказать, объяснила девушка. — Она пригласила меня посмотреть сад.
Жозе окинула ее взглядом, не упуская из виду ни прическу, ни босоножки в руке, и Габриель подавила инстинктивное желание осмотреть себя с ног до головы, чтобы удостовериться, что с ее одеждой все в порядке. Да, она хотела бы сблизиться с матерью, но не ценой постоянных нареканий со стороны Жозе. Она уже взрослая и вполне способна сама принимать решения, а если матери что-то не нравится, это ее проблемы.
Габриель сделала глубокий вдох, поставила сумку на плетеный столик и выпрямилась. Люк по-прежнему молчал. Может быть, принимая во внимание их вчерашнюю встречу — первую после семи лет разлуки, — которая никому из них не доставила удовольствия, он вообще не желает ее видеть? Ладно, пусть так. Но что ему стоит сказать хотя бы «привет»? И как она должна налаживать отношения с ним, если он даже поздороваться с ней не хочет?
Молчание затягивалось, и тут Люк, неожиданно для Габриель, заговорил:
— Симона занялась садом несколько лет назад. Теперь там вместо фруктовых деревьев полно роз.
Габриель с облегчением выдохнула: ну, хоть какое-то подобие беседы.
— Наверное, там теперь все выглядит иначе, — заметила она, принуждая себя улыбнуться и доставая из сумки букетик фиалок. Воздух сразу наполнился нежным ароматом. — Это для тебя, мама. Я собиралась передать их тебе через Ханса, но раз уж мы встретились… — Габриель тут же повернулась, готовая уйти — из страха, что ее маленький подарок будет отвергнут.
— Спасибо, — услышала она.
Девушка остановилась, посмотрела на Жозе, но та отвела взгляд.
Люк слегка нахмурился. Ханс, чувствуя некоторую напряженность, возникшую на террасе, до этой минуты тактично не вмешивался, но сейчас он взял букет и протянул его Жозе со словами:
— Моя мама тоже любила фиалки. Красивые цветы, не правда ли?
Опасаясь ответной реакции матери, которая могла причинить ей боль, Габриель поспешно зашагала прочь.
Неожиданно она обнаружила, что Люк идет рядом с ней.
— Не возражаешь против моей компании?
Девушка бросила на него настороженный взгляд:
— Не возражаю.
— Ты оставила сумку на столе, — сказал он. — Я не знал, специально или нет, поэтому не захватил ее.
— Правильно сделал. Я заберу ее позже.
Несколько минут они шли молча. Габриель пыталась сообразить, о чем можно поговорить с Люком, не затрагивая прошлого, но в голову ничего не приходило, так как он целиком занял все ее мысли.
Вчера на нем была рабочая одежда — разумеется, рабочая с учетом того, что он являлся главой Дома Дювалье. Сегодня Люк был в синей рубашке с маленькими черепаховыми пуговками — такими крошечными, что оставалось только удивляться, как мужские пальцы могли с ними справиться. Для таких пуговиц требуются маленькие женские пальчики. И руки у нее немедленно зачесались от желания расстегнуть их.
Чтобы отвлечься, Габи перевела взгляд на его брюки. Что, впрочем, было не совсем умно с ее стороны.
Брюки и грубые на вид ботинки больше подходили для работы в поле, чем для зала заседаний правления компании, но на Люке они почему-то смотрелись вполне естественно и, более того, заставляли сильнее биться женское сердце от контраста между аристократичными манерами и исходившей от него звериной чувственностью.
— Как тебе живется в Австралии? — поинтересовался Люк, когда они поравнялись с безупречно подстриженным кустарником.
«Что ж, неплохо для начала цивилизованного разговора», — решила про себя Габриель и ответила:
— Неплохо. Можно даже сказать, отлично. — Она растянула губы в улыбке. — Австралия — прекрасная страна с массой возможностей и гораздо менее строгими классовыми разграничениями. Как только я туда приехала, сразу же забыла о том, что моя мать — экономка в замке. Более того, меня считали утонченной девушкой, обладающей истинно французским шармом. В Австралии передо мной открылись многие двери, которые были закрыты в доброй старой Франции. Я была свободна в выборе, чем заниматься и кем быть.
— Могу себе представить. — На лице Люка мелькнула улыбка. — Ты стала дикой и необузданной, как мустанг на воле.
— Представь себе, нет. Там не оказалось никого, против кого я могла бы бунтовать, так что я, наоборот, присмирела.
— Уверен, это только порадовало Рафа.
— Может быть, но он ничего не говорил, — пожала плечами Габи. — Скорее всего, он знал, что, как только я уеду отсюда, все так и будет.
Люк посмотрел на нее:
— Ты ненавидишь Кавернес?
— Нет. — Она огляделась и покачала головой. — Как можно ненавидеть такую красоту? Скорее я ненавидела то место, которое занимала здесь. Не пойми меня превратно: я вовсе не мечтала стать хозяйкой замка. Я просто не хотела, чтобы мое положение в обществе определяло мою жизнь.
— Нисколько в этом не сомневаюсь, — сухо бросил Люк. Его глаза стали почти черными. — А какие чувства ты испытываешь сейчас?
— Противоречивые, — честно призналась Габриель. — С одной стороны, мне кажется, что я вернулась домой. С другой — хочется поскорее отсюда уехать, так как я и теперь считаю, что здесь для меня нет места. Я по-прежнему безразлична Жозе, возможно, и вам с Симоной тоже, хотя вы приняли меня куда теплее, чем родная мать.
— Ты не права. Для тебя здесь всегда найдется место, Габи. Всегда, — повторил он.
— Посмотрим, — уклончиво ответила девушка.
— Если тебе понадобится какая-нибудь помощь, — тщательно подбирая слова, сказал Люк, — ты всегда можешь на меня рассчитывать.
Брови Габриель удивленно взметнулись вверх.
— Почему ты это говоришь?
— Ты лишилась дома из-за меня.
— Насколько я помню, в ту ночь в гроте нас было двое, — заметила Габриель. — Ну а кроме того, скоро у меня появился новый дом. Переехав в другую страну, я многое поняла и узнала о самой себе. Теперь даже не верится, — задумчиво продолжала она, — что я когда-то отчаянно желала остаться в Кавернесе. Как же верна поговорка: что бы ни случилось, все к лучшему. В Австралии я повзрослела и стала тем, кем сейчас являюсь. И уж точно стала сильнее, чем раньше.
— А как ты перенесла разрыв с матерью?
— Вполне возможно, что он произошел бы в любом случае, рано или поздно, — пожала плечами Габриель и внимательно посмотрела на него. — Забудь про чувство вины, Люк. Роль кающегося грешника тебе не идет.
— Осторожнее, Габи. — В его глазах сверкнули молнии.
— А вот теперь передо мной Люк, которого я знала. Так-то лучше.
Все самообладание Люка вдруг испарилось, кипевшие в нем страсти вырвались на волю. Он схватил ее за руку и потянул в тень замковых стен. Некоторое время он стоял молча, возвышаясь над Габриель, давая ей полнее прочувствовать возникшее между ними напряжение. Так происходило всегда, стоило им оказаться наедине и в опасной близости друг от друга.
— Почему ты постоянно меня провоцируешь? — Его голос вибрировал от едва сдерживаемых эмоций. — Почему ты никогда не внемлешь голосу разума и игнорируешь мои предупреждения?
— Неужели? — улыбнулась Габриель пересохшими губами и на всякий случай отступила на шаг, однако тут же уперлась в стену. — Я внимательно слушаю тебя.
— Хорошо, — кивнул Люк. — Ты помнишь, что произошло, когда ты вынудила меня потерять контроль над собой? Хочешь повторения?
— Нет.
«Да», — отчетливо произнес ее несносный внутренний голос.
— Нет, — тверже повторила она. — Я хочу, чтобы мы вели себя как взрослые цивилизованные люди.
— Цивилизованные? Мы?
— Да.
Люк негромко рассмеялся, но его смех быстро оборвался.
— Ты мог бы по крайней мере попытаться. Почему бы не поздороваться со мной несколько минут назад?
— А ты сама догадаться не можешь? — чуть ли не прорычал он, упираясь руками в стену по обе стороны от нее. — Вот ты и напросилась. — Люк наклонил голову. — Здравствуй, Габриель.
Девушка ощутила легкое прикосновение его жарких губ к своей щеке, которая тут же запылала, но она вскинула голову и, стараясь не обращать внимания на горящие мрачным огнем глаза, с трудом выдавила улыбку: