и увидит — ну и хрен с ними. Он не собирался смотреть дареному стояку в уретру.
Поднял простыню повыше, запустил под нее руки и задрал ночнушку на пузо.
Ухватился за своего змея и начал душить его одной рукой, пробегая пальцем по
гнойнику. Второй рукой ласкал яйца. Подумал о Присцилле и миловидной черной
медсестре и дочке Быка и даже синеволосой толстой дамочке с татуировкой ЭЛВИС на
попе, и дергал все сильнее и быстрее, и черт возьми, становился все тверже и тверже, и
первым пролился фурункул, взорвавшись горячим гноем на ноги, а потом яйца, о
которых он думал, что они уже опустели навсегда, заполнились соком и
электричеством, и наконец он достиг предела. Дамба лопнула, потекло. Он услышал, как радостно кричит, и почувствовал теплую влагу, скользящую по ногам, доставшую
даже до пальцев.
- О боже, - сказал он тихо. - Хорошо. Хорошо.
Закрыл глаза и уснул. И впервые за долгое время — не урывками.
Время обеда. Столовая «Тенистой рощи».
Элвис сел за стол с подносом пареных моркови и брокколи и ростбифом. Сбоку на
подносе сгрудились сухой хлеб, кружочек масла и низкий стаканчик молока. Не
воодушевляет.
Рядом запихивала в нос морковь Печальный Йодлер, разглагольствуя о грехах
Господа, Небесного отца, от которого во сне залетела бедняжка Мария, когда он
присунул ей свой хрен, пока она храпела, и — благослови ее душу — даже ничего не
поняла и не получила удовольствия, а проснулась уже с животом, полным ребенком, и
без всяких воспоминаний о перепихоне.
Элвис все это уже слышал. Раньше это его коробило, речи о Боге-насильнике, но он
их уже наслушался и теперь ему было все равно. Она все трещала.
Старик напротив, который носил черную маску и - иногда - белый стетсон,
известный пациентам и персоналу как Кемосабе, щелкнул в пол из двух своих
игрушечных пистолетов без пистонов и крикнул невидимому Тонто наклониться, чтобы
прокатить его домой.
За другим концом стола Диллинджер рассказывал, сколько виски он выпил и сколько
сигар выкурил, пока член не отрезали под корень, чтобы он стал ей и скрывался здесь в
женском обличье. Теперь, говорил он, он больше не думает о банках или автоматах, женщинах или хороших сигарах. Теперь он думает о грязных тарелках, цвете шторок и
гардин в сочетании с коврами и обоями.
Даже хотя на него вновь нахлынула депрессия, Элвис припомнил прошлую ночь и
бросил взгляд вдоль стола на Джека (мистера Кеннеди), который восседал в дальнем
конце. Он увидел, что старик смотрит на него так, словно только им двоим была
известна какая-то тайна. Паршивое настроение Элвиса уменьшилось на деление: это
настоящая загадка, и с приходом ночи он ее расследует.
Снова качнем сторону Земли с санаторием «Тенистая роща» в сторону от Солнца и
снова взметнем голубую и низкую луну. Сдуем прозрачные облака с грязного черного
неба. А теперь сосредоточимся на трех часах ночи.
Элвис проснулся от шума и повернул голову к его источнику. Рядом с койкой стоял
Джек и смотрел на него. На Джеке был пиджак поверх ночнушки и толстые очки. Он
сказал:
- Себастьян. Оно на свободе.
Элвис собрался с мыслями, слепил из них более-менее цельную аппликацию.
- Что на свободе?
- Оно, - сказал Джек. - Прислушайся.
Элвис прислушался. В коридоре раздавалось скребыхание, как в прошлую ночь.
Сегодня оно напомнило гигантские крылышки саранчи, неистово бьющиеся в
маленькой картонной коробке, их кончики царапают картон, режут, разрывают.
- Господи боже, что это? - спросил Элвис.
- Я думал, это Линдон Джонсон, но нет. Я отыскал доказательства, что это новый
убийца.
- Убийца?
Джек наклонил ухо. Звук удалялся, затем затих.
- Сегодня у него другая цель, - сказал Джек. - Пойдем. Хочу кое-что тебе показать.
Не думаю, что спать сейчас безопасно.
- Да боже мой, - сказал Элвис. - Расскажи администраторам.
- Костюмчики да накрахмаленные воротнички, - ответил Джек. - Нет уж. Я
доверился им в Далласе, и смотри, куда это завело меня и мой мозг. Я думаю мешком с
песком, только изредка ловлю пару волн от мозга. А кто знает, когда им вздумается
отсоединить батарейку в Белом доме?
- Есть о чем волноваться, да, - сказал Элвис.
- Ну-ка послушай, - сказал Джек. - Я знаю, что ты Элвис, и ходили слухи, ну
знаешь... как ты меня ненавидел. Но я много об этом думал. Если бы ты ненавидел меня
— прикончил бы прошлой ночью. Все, что мне от тебя нужно — чтобы ты посмотрел
мне в глаза и сказал, что не имеешь никакого отношения к тому дню в Далласе и что
никогда не знал Ли Харви Освальда или Джека Руби.